Неос - Ян Анатольевич Бадевский

на специальных пилонах, обеспечивая максимальную свободу перемещения.

На дистанции в сто километров стало понятно, что цилиндры не пригнаны вплотную — зазоры между ними, если верить базе данных, могли достигать шести тысяч метров и более. Точные характеристики «Анубиса», как и следовало ожидать, были засекречены.

Тимур видел радиальные стыковочные узлы — серые трубы, напоминающие ступицы колеса. Видел полумесяцы тамбуров, скользящие по внутренним колеям. И думал о том, что части корабля обладают полной автономией, а переходы между уровнями осуществляются в строго отведенное время. Остановки вращения почти наверняка связаны с периодами невесомости — к этому графику придется привыкать. Странное инженерное решение, если вдуматься. Такие вещи не реализуются без электромагнитных полевых структур и прочих неосских фокусов.

На фоне голубоватого атмосферного свечения «Анубис» смотрелся эпично. Круглая головоломка, раскручивающая погребальные маховики. Тимур выставил зрительные фильтры, чтобы притушить багровое сияние солнца Калорики.

Невесомость расслабляла.

Тело Войтицкого, удерживаемое желеобразными фиксаторами, парило в нескольких сантиметрах от ложемента. Конфигурация подстилки менялась, подстраивалась под маневры челнока.

Пятьдесят километров.

Серп Калорики развернулся к носовой части шаттла. Левая сторона планеты тонула во мраке, правая была подсвечена багрянцем у линии терминатора. Перед Тимуром закручивались спирали циклонов, синел океан и очерчивался причудливыми контурами единственный материк, с которого девять минут назад стартовал челнок. Там, в зелено-коричневых дебрях, частично поглощенных тьмой, утопал Нью-Сайгон, рассмотреть который с орбиты можно было лишь одним способом — увеличив кратность на датчиках наблюдения.

Челнок устремился к центральному веретену, продолжая сбрасывать скорость.

«Анубис» загородил большую часть видимого пространства, превратившись в механическую луну. Близость скрадывала вращение отдельных элементов конструкции, лениво перемалывающих звезды и джунгли Калорики. С каждым километром, уничтоженным инерцией начального импульса, проступало большее число фрагментов. Тимур захлебнулся в этой детализации. Выступы, миниатюрные башенки, элементы наружных силовых генераторов, надстройки и цепочки габаритных огней... Всё это прокачивалось по инфоканалам и сливалось прямиком на зрительный нерв новобранца.

В теории оператор мог подключиться к бортовой нейросети и получить полный доступ ко всей телеметрии челнока. На практике существовали уровни допуска, межсетевые экраны и защитные протоколы Космофлота, обойти которые простому смертному было нелегко. Почти невозможно.

Почти.

Слово выплыло из глубин подсознания. Тимур мысленно отшатнулся — ему почудилось, что диалог ведется с кем-то чужим.

Неприятное ощущение.

Иллюзия разбилась вдребезги. Присутствие подселенца больше не ощущалось. Тимур списал реакцию на хроническое недосыпание и смену часовых поясов.

Десять километров.

Он больше не видел ничего, кроме чудовищных колес, разросшихся во все стороны. Мимо промчался истребитель — хищная птица с заостренным клювом обтекателя и загнутыми вниз консолями крыльев. В пустоте нет инверсионных следов — планетчику тяжело привыкнуть к такому. Но Тимур последние годы провел на внешней стороне Сферы. Точнее — в недостроенных кластерах Кольца, ставших основой будущей структуры. Присутствовал не физически, ментально. В корпусе робота-монтажника, воспринимаемого как естественное продолжение собственного тела. Там, где сновали полчища таких же механических тварей, светились плазменные резаки, а секции непостижимого каркаса беззвучно стыковались между собой, разрастаясь во всех направлениях. Тимур видел Солнце лишь на экране проектора жилой ячейки. И то — в виде далекой звезды, неотличимой от мириадов других светил Рукава Ориона.

Внешняя сторона Кольца открывала доступ к неисчислимым мирам. Туда протянулись червоточины, качающие материю. Тимуру доводилось собирать гейты, оснащенные генераторами переходов. Врата во тьму, затянутые энергетическими пленками. Корабли прорывали эти пузыри, набирали ускорение и ныряли в шарообразные устья — за десятки и сотни парсеков от родного дома.

Устья червоточин можно было сравнить с каплями воды в невесомости. Сферы, внутри которых угадываются контуры чужой реальности. Иной рисунок созвездий, иногда — диски или серпы планет, на которых земляне развивали свои колонии. Чаще всего — миниатюрное колесико пересадочной станции. Люди привыкли воспринимать такие «колеса» в качестве безобидных вокзалов, на которых можно арендовать номер, пройти вакцинацию, приспособиться к условиям мира, который хочешь посетить. На самом деле, пересадочные станции контролируются Космофлотом, а их основная задача — прикрывать устья от потенциального вторжения. Поговаривают, что это самые мощные боевые комплексы Рукава Ориона.

Тимур запомнил обратное устье.

Ведущее домой.

Сфера с диаметром в пятьдесят километров, внутри которой просматривалась часть Кольца — кластеры, введенные в эксплуатацию. Искривленная серая стена, которую прочерчивали линии стыков. В условном «центре» красовался шестиугольник гейта, через который Тимур переместился в систему Глизе 667 C. Устье не давало ни малейшего представления об истинных размерах кольцевого образования в плоскости эклиптики. Верхняя и нижняя границы терялись в пустоте.

Тимуру доводилось заниматься буксировкой грузов вдоль экватора Сферы. Перспективы никакой. Если бы не бегущие огни и едва заметное сияние энергетических щитов, стена вообще не бросалась бы в глаза. Снаружи просто не было источников света, отражавшихся от поверхности стены. Недостроенные кластеры сливались с извечным мраком глубокого космоса — их границы обозначались проблесковыми маячками. Сам же Тимур пилотировал, опираясь на радиосигналы диспетчерского ИИ. Дополнительным источником информации служили волновые гироскопы и акселерометры. Оператор понимал, что туриста-внешника, прибывшего, скажем, с Глизе, нынешняя Сфера не впечатлит. Реальность будет отличаться от виртуальных сериалов с «полным погружением», которые йоттабайтами закачиваются в инопланетные инфосети. Так будет продолжаться еще несколько сотен лет — потом Кольцо начнет обретать некие осмысленные очертания. Что уж говорить обо всей Сфере, на монтаж которой люди затратят не одно тысячелетие. За этот промежуток времени человеческая культура может необратимо измениться — если, конечно, раса Тимура не упрется в потолок своих возможностей.

Размышления оператора прервались — поступил внешний сигнал.

Приготовиться к стыковке.

Шаттл медленно полз вдоль выпуклой стенки среднего цилиндра. Вертикаль и горизонталь не имели смысла в открытом пространстве, но часть телеметрии поступала на каналы новобранцев, и Тимур понимал, что движется вместе с аппаратом вниз. Где-то под лопатками оператора светился выпуклый лик Калорики. Навигационная нейросеть уравнивала скорости шаттла и медленно вращающегося жилого цилиндра «Анубиса».

Монолитная стена заняла всё поле зрения.

Тимур понимал, что понятие «стыковка» давно утратило смысл. Архаизм, выдернутый из середины двадцать первого века. Сейчас стыкуются между собой корабли — это происходит в редких случаях. Как правило, в ходе спасательных операций или десантных рейдов Космофлота. Стыкуются узлы, формирующие орбитальную станцию, верфь или каркас будущего звездолета. Даже хабитаты, принадлежащие сверхбогатым долгожителям или сообществам психопатов-отшельников, могут стыковаться, срастаясь в единую систему.

Шаттлы влетают в ангары.

Как и пассажирские звездолеты, выбросившиеся из устья близ пересадочных станций.

Тимур