Аврора - Жюльетта Бенцони

Амалия откликнулась на сообщение об отъезде сестры совсем иначе. Решение Авроры шло наперекор ее принципам, но она не стала ничего говорить сестре, разглядев в этом маскараде лучик надежды. Не один месяц они обе убивались от отсутствия новостей. Предстоявшая встреча с бывшей Элеонорой д'Ольбрёз могла что-то прояснить, стать тропинкой к восстановлению последних событий, связанных с их братом. Она даже помогла Авроре в сборах: согласилась порыться в гардеробе мужа. Аврора была примерно одного роста с ним: если Левенгаупт был мужчиной среднего роста, то она была девушкой довольно высокой. В ее распоряжении оказался бархатный фиолетовый полукафтан до колен, закрывавший панталоны того же цвета. Из-под высоко подвернутых обшлагов торчали рукава тонкой сорочки, шею закрывало пышное жабо. Поверх полукамзола надевался жилет, чулки заправлялись в воронкообразные сапоги. Перчатки с крагами, черная шляпа с серыми перьями, кавалерийский плащ на коротком меху — и преображение налицо! Единственную трудность представляли волосы. У Авроры они были длинные, густые и шелковистые, и спрятать их под парик было невозможно. Амалия нашла выход: тонкую сетку из черного тюля. Оставив несколько прядей вокруг лица, она забрала остальное в узел на затылке, стянутый лентой, что позволяла недавняя мода. Общий вид был вполне приемлемым, но, рассматривая вечером свою новую одежду, разложенную по всей спальне, Аврора почувствовала грусть. Лучше бы надеть вещи Филиппа! Но нет, они были скроены на высокого мужчину атлетического сложения и висели бы на ней мешком. Даже старая шуба, которую он носил с ранней юности, и та не годилась, что совсем ее опечалило. Она бы дорого отдала, чтобы унести с собой его запах! В тот вечер ей не хватало Филиппа еще сильнее, чем раньше. Он всегда был с ней так нежен! Настолько, что — а ведь его предупреждали! — это вызывало ревность у «этой Платен» и даже у Софии Доротеи... Дошло до того, что Аврора уличила себя в тайном сожалении, что кровное родство кладет конец любым смелым мечтам...

Она знала, что между родными братом и сестрой порой возникает плотская любовь, и иногда спрашивала себя, согласилась бы на такое она сама. Филипп был красив, как бог, и она знала от матери, что у богов принято соединяться между собой... Она долго любовалась собой, стоя перед зеркалом. Она знала, что очень красива, но достаточно ли, чтобы ее полюбил бог? Ее отражение убеждало Аврору в том, что она вполне подходит небожителю. Пламя свечей золотистым цветом освещало ее лицо, обрамленное искрящимися гагатовыми локонами. Лазурные глаза сияли, розовые губы влажно блестели. Чтобы лучше разглядеть себя, она расстегнула платье, спустила на пол нижние юбки, сбросила рубашку. Ее тело было так прекрасно и безупречно, что это повергало ее в отчаяние. Неужели это великолепие обречено на медленное увядание, не познав расцвета, не принеся потомства, ибо только божество достойно стать отцом ее дитя — то божество, к которому она питает пылкую любовь?..

Нет, он жив! Он не мог умереть, ведь иначе и ей осталось бы только положить конец своему лишенному смысла существованию. Быть может, такова кара свыше за ее прегрешение, недаром за страстную любовь к родному брату положена казнь на костре! Хотя умереть вместе с ним — не это ли высшее счастье?

Схватив черную шубку, она прикрыла ею свою наготу и блаженно поежилась от прикосновения меха к обнаженной коже. А потом упала на кровать, сотрясаясь от отчаянных рыданий.

Несмотря на бессонную ночь — на постоялом дворе, где они остановились на несколько часов, чтобы дать отдохнуть лошадям, она почти не сомкнула глаз, — Аврора не ощущала усталости, въезжая внутрь городских укреплений Целле. Оказалось, что скакать на послушной лошади галопом, в мужской одежде — менее мучительно, чем трястись в карете, даже с хорошими рессорами: все равно колеса кареты проваливались бы во все колеи и рытвины на дороге, задевали бы все торчащие камни. Видит бог, всего этого хватало в Люнебургских ландах, образовывавших большую часть герцогства Целле. К тому же ей повезло с погодой: немного подморозило, снег перестал идти, небо хотя бы отчасти прояснилось, и пейзаж, в прошлые поездки навевавший на нее тоску, теперь приобрел даже некую поэтичность. Облака окрашивались в разные тона в зависимости от их места на горизонте, северо-западный ветер приносил с моря ароматы соли и йода.

Но все портил спутник, не сводивший с нее глаз. Это раздражало и лишало поездку привкуса отчаянного приключения, на который она сначала так надеялась. После беседы с герцогиней она намеревалась отправиться в Ганновер, чтобы разведать, что стряслось с Гильдебрандтом. Но постоянно сверлящий ее взор Клауса Асфельда — можно было подумать, что это магнитная стрелка компаса, указывающая на север, — так ей надоел, что в конце концов она не выдержала:

— Ради бога, барон, не могли бы вы смотреть на что-нибудь еще, а не только на меня? У меня нет ни малейшего намерения ускакать от вас в снега.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, фрейлейн, но приказ есть приказ.— Что за приказ?

— Не спускать с вас глаз, доставить вас живой и невредимой. Ее высочеству чрезвычайно важна встреча с вами.

— Какое лестное внимание! Но, скажите на милость, так ли обязательно было на прежней остановке брать одну комнату на двоих?

— Конечно, раз двое мужчин путешествуют вместе. Не я же заставил вас так одеться! К тому же постоялый двор был переполнен, и это была единственная свободная комната, — поспешил он с оправданием, чтобы опередить ее возмущение, которого, кстати, не последовало. Оба отдыхали одетыми: она — лежа на кровати, он — на полу, подстелив плащ. Теперь Аврора надеялась на гостеприимство баронессы Беркхоф, которое больше отвечало бы ее привычкам: она терпеть не могла пренебрегать вечерним туалетом и ночевать в той же одежде, в которой провела день.

До места они добрались на следующий день, уже в сумерках. Баронессе принадлежал один из красивейших домов на Золльнер-штрассе, старинное просторное жилище с фахверковыми стенами и с аллегорическими сюжетами, несколько затертыми временем, на обращенном к улице скате крыши, среди которых главное место занимал имперский орел и изысканный красно-черно-золотой герб. Вход в дом находился под низкой аркой, ведущей во двор, где зябли вокруг старого колодца под витой чугунной крышей облетевшие деревца. Конюший забрал лошадь спешившейся Авроры, Асфельд остался в седле.

— Вот, графиня, наконец мы достигли цели. Теперь вы от меня избавитесь. Я должен доложить о выполнении приказа.

Он развернул коня и исчез под аркой так быстро, что девушка и рта не успела раскрыть. К ней навстречу уже спешила с широкой улыбкой баронесса Беркхоф.

— Скорее в дом, представляю ваше утомление! — Сильно понизив голос и взяв путешественницу под локоток, она призналась: — Честно говоря, я ждала гостью, а не гостя, но ваша выдумка очень недурна. Ее высочество будет довольна.

— Когда я ее увижу?

— Скоро она наверняка наведается, чтобы справиться о моем здоровье. Мне, как видите, не повезло. — Баронесса покачала палочкой, на которую опиралась при ходьбе.