Крах Украинской державы - Павел Петрович Скоропадский

меня установились чрезвычайно вежливые отношения, при полном, сознаюсь, моем недоверии к ним, что вскоре и оправдалось.

Ко мне начали поступать донесения наших агентов, что в Александровске австрийским полком, состоящим из украинцев, командует эрцгерцог Вильгельм, который при помощи окружающих лиц, особенно какого-то полковника, ведет усиленную агитацию в свою пользу с целью быть гетманом. Из истории Украины мы знаем, что такой фарс – вещь обыкновенная, но время для этого я считал неподходящим и потому этому сообщению не поверил.

Но, однако, через несколько времени подобные сообщения участились. Это возбудило во мне уже интерес. Я послал проверить, и оказалось, что все это действительно было верно, причем туда стекались все недовольные новым режимом элементы.

Австрийский эрцгерцог Вильгельм выдавал себя за преданнейшего украинца, называл себя Васылько, говорил только по-украински, носил украинскую рубашку. Его эмиссары разъезжали по Украине, уже были некоторые части, с которыми они завели сношения, в дивизии Нагиева без ведома последнего составилось совершенно определенное ядро приверженцев эрцгерцога, были разветвления этой конспирации и в больших городах.

Я очень недоверчиво отношусь к сведениям, получаемым агентурным путем, но тут из целого ряда сопоставлений и мелких фактов оказывается, [что] все было согласно с сообщениями. Из всех полученных данных оказалось, что немцы не были в курсе, австрийское же официальное командование и граф Форгач говорили, что они ничего не знают и не сочувствуют этому. В дальнейшем же выяснилось, что все это дело поддерживалось и субсидировалось австрийским двором и другими кругами.

Я решительно попросил Гренера и Мумма прийти мне на помощь. Через некоторое время эрцгерцога убрали. Он потом передал через Липинского, нашего представителя в Вене, о своем желании приехать ко мне объясниться. С австрийцами главная беда состояла в том, что на словах мы с ними определенно договаривались об одном, а на деле выходило совсем другое, здесь, нужно сказать, в большой степени виновато было состояние их армии, которая отличалась самыми грабительскими наклонностями. У немцев этого не было.

В июне в Киев приехал главнокомандующий австрийской армией. Он был у меня, я ему немедленно отдал официальный визит и больше его не видел. Несколько времени спустя приехал генерал, в ведении которого был район Одессы. Там отношения с нашими властями никак не налаживались. Насколько немцы хотели действительно порядка, настолько там производило впечатление, что этот порядок совсем уже не так желателен австрийцам.

* * *

Назначенный еще при Центральной Раде генерал-губернатором юга Украины некий бывший деятель Центральной Рады был отстранен от должности; причины его ухода я не помню в точности. Совет министров решил, и я подтвердил, что место генерал-губернатора не будет замещено, но что при австрийском командовании будет назначен представитель совета министров. После долгих поисков остановились на Гербеле. Он согласился, но через некоторое время попросил, чтобы ему были увеличены его полномочия. Совет министров почти что согласился с этим, но прежде нежели вопрос этот был решен в положительном смысле, генерал Гренер в разговоре с одним из министров узнал об этом и решительно стал против подобного разрешения вопроса, считая, что придание таких прав Гербелю, при его нахождении в австрийском «Оберкомандо», является чрезвычайно опасным. Это довольно интересно в смысле того доверия, которое существовало у немцев по отношению к австрийцам.

Гербелю не дали просимых им прав, и он через некоторое время ушел, На место его был приглашен генерал Раух, незадолго перед этим приехавший из Совдепии, где ему пришлось долго сидеть в тюрьме у большевиков.

Моим представителем при главнокомандующем австрийскими силами на Украине был генерал Семенов, мой товарищ еще по Пажескому Корпусу. Он давал нам совершенно определенные сведения о состоянии армии и о том нарастающем неудовольствии и постепенном развале, которые чувствовались чуть ли не с первых дней прихода на Украину австрийцев. Лучше других частей были венгерцы, но и они были невыносимы по отношению к местным жителям, так что их польза парализовалась тем громадным вредом, который они наносили умиротворению занятой ими страны.

Строгости в австрийской армии значительно превышали то, что в этом отношении было в немецкой, но порядка не было, да, очевидно, и начальство было не на высоте из-за спекулятивных тенденций. Они разрешали себе совершенно недопустимые действия, например, я помню, что возник опрос, на каком основании австрийский генерал сдал в Одессе какой-то компании, наполовину армянской, наполовину еврейской, право рыбной ловли да еще при помощи траления, что запрещено законом.

Подобные превышения власти встречались на каждом шагу. Это было невыносимо. Граф Форгач считался у австрийцев одним из лучших их дипломатов, недаром его прислали в Украину. Он действительно хорошо знает свое дело, чрезвычайно мягкий в обращении, но одновременно с этим решительный и немилосердный. Он сам мне рассказывал, что в Сербии его ненавидели настолько, что всех собак в Белграде называли Форгачами; когда он гулял, то дети, увидев собаку, звали ее таким именем, но, говорил он, «это на меня нисколько не действовало».

У меня с ним отношения были чрезвычайно осторожные. Думаю, что в деле эрцгерцога Васылько он действительно не принимал никакого участия. Россию, это было видно по всему, он ненавидел. К Украине относился с интересом постольку, поскольку она могла войти в орбиту постоя иного влияния Австрии, а может быть, при известных счастливых для Австрии комбинациях, включена четвертой державой в состав Австрийской империи. Теперь это кажется диким, но эта мысль кое у кого была.

Он имел постоянные сношения с нашими украинцами шовинистического толка: всякое назначение на службу в правительстве, несогласное с их желанием, всякий шаг правительственного, лица, в котором чувствовалось подозрение, что это лицо не крайний шовинист, немедленно доносились Форгачу, а он обыкновенно косвенным путем, чрезвычайно мягко, но настойчиво, доводил этот факт до моего сведения. Планы, очевидно, у него были очень большие, но они не удавались, и уже в первых числах сентября он исчез, передав посольство князю Фюрстенбергу, Это тоже показывает его ловкость, что он вовремя убрался и не попал в глупое положение, в котором оказался князь Фюрстенберг, будучи посланником правительства, которое больше не существовало.

* * *

С немцами у меня установились вполне приличные отношения, которые в общем выражались в том, что я шел навстречу их желаниям, когда это не наносило нам серьезного ущерба или могло быть истолковано впоследствии выходом моим из того состояния полного нейтралитета, в котором мы находились.

Генерал Гренер свою известность, насколько я знаю, приобрел главным образом во время своего военного управления железными дорогами в Германии во время войны. Лично у нас установились хорошие отношения.