Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

что мы внезапно и надолго оглохли. Не знаю, что думали мои попутчики, а я был убеждён, что часть земли, к которой мы прилипли в испуге, отколется и улетит в темень бездны.

«Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали…» — строки, списанные очевидцем с действительности. Ничего похожего ранее поэт не видал, а тут, в таёжном краю, в диком краю, такое увидел, мимо чего никак не мог пройти.

В Сибири всё не так, как в покладистой Европе! Необычность природы проявляется в необычности её явлений. Этой необычайностью автор и был поражён!

Гроза бушевала долго.

Утром мы вылезли из нор, и нас встретило тёплое ясное солнышко. Искупавшись в чистейших водах Байкала, мы приобрели человеческий вид и направились в одинокую избушку, которая была в метрах трёхстах от нас, вчера мы не заметили.

В избушке размещалась метеостанция. Начальник метеостанции — татарин, его жена бурятка, её мать и пятеро детей средней национальности жили в этой избушке. Они нас приветливо встретили, пожурили, что не пришли ночевать к ним в грозу…

Мы достали бутылку водки, омуля. Хозяева отварили картошки, заварили крепкого чая.

Скоро я заметил, что хозяева чем-то обеспокоены.

— Если вы не против, — виновато глядел на нас хозяин, — мы свой омуль достанем.

— Ешьте наш. Нам хватит, — не мог понять я причины их желания.

— У нас другой. Мы вас сейчас им угостим.

Это был омуль с душком!

Первый кусочек я едва проглотил, а когда распробовал, мне не надо было проявлять чудеса дипломатических восторгов, чтобы натянуть вуаль на действительность. Омуль с душком, скажу и сейчас, — это вещь!

В Киеве, на первом курсе, родилась дочь. Всё бы, казалось, хорошо, да не всё. Что-то, как заноза, мешало жить да радоваться. Мои попытки изменить ситуацию к лучшему, не имели успеха. И я замкнулся на все замки, стал жить, как Бог на душу положит. Я не спешил в дом, где меня не ждали. Всё, что я ни делал, было, скорей всего, неосознанной защитной реакцией. Жить и знать, что разрыв неизбежен, — не самое лучшее. Тем более что на карту поставлена не только твоя судьба, на это наплевать, а судьба маленького беззащитного существа, любящего тебя искренне и нежно. Большего несчастья в жизни, чем прощание с пятилетней дочерью, я не испытывал. Окончательный разрыв случился на новом месте службы.

Туркестанский военный округ — моё новое место службы. Город Фрунзе, ныне Бишкек, столица республики Киргизия.

Что это за страна такая? Многим ли она отличается от России, Украины, Бурятии, наконец? Так ли уж там жарко и безводно, как пишут и показывают в фильмах?

В полночь прилетели во Фрунзе. Душно, но терпимо. В гостинице спросил у дежурной, где помыться после долгой дороги, ждал другого ответа, но только не такого:

— Душ на первом этаже.

— А попить?

— В графине свежая вода, есть в кране.

— Каждый день?

— Каждый день, в любое время суток, — не понимала моей дотошности дежурная.

Не совсем веря услышанному, открываю кран. Бьёт струя холодной, кристально чистой воды. Невероятно! Даже как-то неинтересно. Готовился к встрече с жарой, «белым солнцем», потрескавшейся иссохшей пустыней, а тут воды хоть залейся и никакого пекла! Долго я ждал страшной жары, всё спрашивал тех, кто прожил здесь не один год, когда же будет та невыносимая испепеляющая сухота, а мне в ответ, что сейчас как раз самая жара и есть.

— И что, жарче не бывает? — допытывался я.

— Бывает. Только и сейчас не холодно, — в свою очередь удивлялись старожилы.

Дали мне однокомнатную квартирку в старом доме на втором этаже. Подо мной жил политотделец; он каждую субботу принимал гостей, и они весело гуляли. Под венец, как гимн, они исполняли песню со словами «любите Россию!» Через много лет я спросил как-то дочь, поют ли песню о Родине наши соседи снизу?

— Их нет здесь. При первой возможности сразу же «слиняли»: кто в свой Израиль, кто в Америку. Поют, наверное, теперь: «Америка — прежде всего!» — сказала она.

Как во всякой неблагополучной семье, у Матушки-России есть хорошие дети, заботящиеся о ней, есть и бессовестные вымогатели, отнимающие последнее у больной старушки. Выпотрошив до основания Родину, они покидают её в болезнях и горестях и ищут другую, которая бы щедро одаривала и заботилась о них.

Начальник организации, которого я должен был заменить, обошёлся со мной «по-отечески». Пользуясь моим безграничным доверием, он записал на мой счёт всё, что было, и чего не было, и что было утеряно при нём и до него. Я подписывал все акты и ведомости, мне даже в голову не могло прийти, что пожилой человек в ранге майора может обманывать. Мне кажется, знай я всю правду, и тогда бы умолчал, боясь оскорбить человека недоверием. При передаче этого хозяйства через два года другому уже начальнику, я заплатил в финчасть за всё потерянное при мне и задолго до меня и не пошёл по миру с сумой. Знаю, оборотистый майор тоже не разбогател на этом.

Узнал потом, как этот же майор подло поступил с моим предшественником. Он и инженер полка уговорили капитана, прибывшего на должность начальника ТЭЧ, поработать несколько месяцев на нижестоящей должности в этой же ТЭЧ до поры, пока исполняющий обязанности не получит желанного майора. Потом майор спокойненько уйдёт на пенсию, и капитан займёт законное своё место, уверяли они.

Получилось совсем не так.

С первых же шагов капитан стал получать одно взыскание за другим от того, кому временно уступил свою должность. О восстановлении не было и речи, и капитана перевели в другую часть.

Бог ему судья, этому, с позволения сказать, человеку, видать, он не знал иного выбора.

Техника в полку совсем не та, что я изучал. Вертолёты и поршневые самолёты. Моя же прежняя техника — реактивные современные самолёты Микояна, Яковлева, Сухого, Туполева. Всё было для меня странным в этой вертолётной авиации. Я сторонился вертолётов, хотя по долгу службы обязан был их хорошо знать. Совсем уж было собрался однажды познакомиться с этой странной машиной, надел уже и комбинезон, как послышался крик от вертолёта. Это свалился с него бортовой техник, пролетавший не один год. Пришлось снять комбинезон до лучших времён. Лучшие времена определил вышестоящий мой начальник, полковник Орловецкий, — человек и командир достойный подражания, он дал команду начальникам освободить меня от должности на десять суток для изучения вертолёта. Изучил. Сдал экзамены и был допущен к эксплуатации вертолётов Миля всех типов. Вскоре я стал одним из инженеров, хорошо знающих все вертолёты