Смертельный огонь. В гибельный шторм - Ник Кайм

— В таком случае я не буду тебе мешать. Но помни мои слова, Нумеон. Никто крестов не ставит.

— А что насчет Калибана?

На лице Льва недовольно дрогнул нерв, но это произошло так быстро и незаметно, что Нумеон почти готов был списать это на воображение. Почти.

— Оплакивай моего брата Вулкана, как делаю и я, — сказал примарх, отступая в тенистые заросли сада, — но не надейся обрести покой.

Слова прозвучали горько, но прежде, чем Нумеон успел спросить об этом, Лев развернулся, взмахнув плащом, и исчез в темноте.

Нумеон несколько мгновений стоял в одиночестве. Он только сейчас заметил, как колотится сердце. Неожиданная встреча со Львом его встревожила, и он задумался, какие же цели преследовал Темный Ангел. Его слова казались правдой.

«Иногда нам не остается ничего, кроме безнадежных дел», — осознал он.

Его жизнь вновь обрела смысл, однако вместе с ним пришли горе и боль. Он так долго отрицал неоспоримую правду, но теперь принял ее.

Вулкан был мертв.

Его отец не сбежал из саркофага, чтобы вернуться в мир живых. Он обратился в пепел, из которого был создан. Даже его убийца необъяснимым образом исчез из плена, и хотя Жиллиман через посредников заверял Нумеона, что Бартусу Нарека схватят, Саламандра на это и не надеялся. Лорд Макрагга, вопреки своим опасениям поставивший рядом с собой Сангвиния и Льва, больше беспокоился о строительстве своей военной машины, наследии и втором фронте Ультрамара, чем о беглых предателях, пусть даже таких опасных, как вигилятор.

Ни надежды, ни возмездия.

— У меня все отняли, — горько прошептал он.

Возможно, стоило разыскать Льва и продолжить разговор? Но сейчас Нумеон не был готов к этой беседе. Ему требовалось время.

Пройдя через обвитую плющом арку, Нумеон оказался у подножия черной базальтовой лестницы, которая вела к каменной площадке. В середине площадки стоял мемориальный камень, на котором были вырезаны имена погибших на Истваане V. В списке зияли пустоты для еще не известных имен и не подтвержденных смертей.

Над памятником возвышался еще один — величественная позолоченная статуя Ферруса Мануса, примарх а Железных Рук.

Он стоял в воинственной позе, с огромным молотом в поднятой руке, будто грозя небесам. Облик примарха воссоздали мучительно точно: броня была так правдоподобна, что не выглядела каменной, а лицу Горгона скульптор придал такое непреклонное, вызывающее выражение, словно примарх спрашивал, посмеет ли кто-нибудь без трепета взглянуть хотя бы на его копию. Только глаза, смотревшие на Нумеона сверху вниз, были мертвы и не горели его печально известным гневом.

Нумеон не мог избавиться от мысли, что столь грозный герой не заслуживал этого мрачного надгробия, но как еще хранить память о мертвых, если не заточать их сущность в камень? Феррус Манус пришел бы в ярость, узнав, как недостойно с ним обращаются.

Нумеон безрадостно рассмеялся, представив это зрелище. Затем он заглянул за статую, в глубину мемориальных садов.

Растительность здесь полностью уступала место черному мрамору. На неосвещенном участке не росло ни дерева, ни листика — только покрытые черепами колонны, вылезшие из земли, словно опухоли. Среди них виднелись небольшие статуи; одни спали вечным сном на своих саркофагах, другие стояли с гордым видом, а сами тела были погребены под ними.

Нумеон отошел от статуи и уже спустился с площадки, чтобы пройтись между темных скульптур, когда горе окончательно его накрыло.

Он рухнул на колено, как подкошенный, и зарыдал по убитому отцу. Никто его увидит, ибо никто не разделял его отчаяния.

Перед глазами полыхал огромный погребальный костер. На вершине его лежал Вулкан, который наконец возвращался в пламя.

— Зола, — прошептал Нумеон, приходя в себя, но не вставая с колен и не поднимая страдальчески склоненной головы. — Все мы — лишь зола, и ничего, кроме золы, после нас не останется.

Найдя в себе силы поднять голову, он вдруг заметил, что одна из статуй смотрит на него из теней. На невысоком постаменте располагался мраморный трон, и сидящая на нем фигура странным образом казалась знакомой.

Он встал, вглядываясь в темноту, но статуя была слишком далеко, и различить детали не получалось.

Он направился к статуе, не слыша, как по мрамору стучат его ботинки. Все его чувства сосредоточились на памятнике.

Подойдя ближе, он увидел, что статуя прижимает к груди какой-то предмет, а потом — что этот предмет из ее груди торчит.

Нумеон потерял дар речи. Распахнув глаза, он пытался выговорить что-то, но не мог. Ему удалось произнести лишь одно слово, после чего он опять рухнул на колени:

— Отец…

Крейсер «Монархия», алтарь

После разрыва все болело. Кровавые ритуалы всегда требовали телесных жертв. В определенном примитивном смысле, не отдававшим должное их сложнейшей метафизике, именно поэтому они и работали.

Квор Галлек сохранял кровавые узы с Освободившимся, пока того не изгнали. Они не были настоящим единением — это лежало за пределами возможностей даже такого волевого и талантливого темного апостола, как он, — а скорее походили на непрерывное и неявное восприятие тех далеких событий. Пока узы держались, он сделал несколько открытий.

Бартуса Нарек больше не сидел в плену. Его по неизвестным пока причинам освободила еще одна «заинтересованная сторона». Личности его явных союзников также оставались неизвестны. Увы, к числу тайн относилось и его местонахождение на Макрагге.

Перед изгнанием Ксенут Сул выяснил еще кое-что. Вопреки всему, Вулкан недавно прибыл на Макрагг.

Теперь он лежал в гробу, и его обсидиановая плоть служила ножнами для фульгурита.

— Ксенут Сул, — проговорил Квор Галлек, вытирая кровь из носа и сплевывая сгусток мокроты с алыми прожилками. — Глубоко же ты вонзил в него свои когти.

Пока капитан Саламандр был пленником Ксенута Сула на «Демагоге», он почти ничего не знал и не рассказывал. На Макрагге же Артелл Нумеон, чью ментальную защиту Освободившийся уже взломал, оказался гораздо полезнее.

Ксенут Сул передал все это Квору Галлеку перед тем, как порвались цепи, удерживавшие его в мире смертных. До этого они заключили сделку: Ксенут Сул хотел, чтобы Квор Галлек нашел его бестелесную сущность и вернул из эфира.

— Придется тебе подождать, мой злобный друг, — прошипел Квор Галлек, вставая.

Как и Бартусу Нареку. Он знал, где фульгурит; он даже видел косвенное свидетельство его силы. Оставалось только добыть его.

Стоя в темноте зала уз, он поднял еще дрожащую руку к вокс-панели.

— Капитан, — сказал он, — подведи нас к границе макраггских радаров и поставь сенсориум в режим широкого сканирования.