Она моя - Елена Тодорова

Понять бы, когда все-таки прострелила. Хотя чем это поможет? Очевидно, что ни одна латка в том месте не держится.

— Таи-и-и-и-р-р… — рычит Катя, вынырнув из-за угла. — Попался!

— Что ты делаешь? — остужаю ее тоном и взглядом, в то время как сердце какие-то нереальные обороты набирает. — Давай, иди, поиграй у себя в комнате. Нечего тут шастать.

— Где хочу, там и хожу! Не разговаривай со мной, как с ребенком. Это уже не смешно.

— Катерина, у меня нет времени с тобой препираться.

— Ну-ну, — презрительно фыркает. — У тебя никогда нет времени! Ни одной минуточки! Стой-стой, — хватает за руки. Никак не пойму, почему она так смело позволяет себе ко мне прикасаться. — Замри. Смотри на меня и слушай, — улыбка у нее… кажется, будто ярче солнца, которое жарит над нашими головами. — Знаешь, «иногда одна минутка значит больше, чем года», — напевает со смехом. — О-о, — генерирует очередную гениальную идею. — Может, тебе жениться на мне?

— Нельзя. Тебе шестнадцать лет, — выговариваю суровым тоном, словно это единственный, мать вашу, аргумент.

— Это сейчас. Но я же когда-то вырасту…

Все было нормально, пока расчетливая и хладнокровная государственная тварь в лице моего кровного деда не сообщила, что я должен использовать ее доверие в интересах страны.

— Чего рыдаем?

При виде меня Катя шустро утирает слезы со щек, но они тотчас выступают вновь. А у меня за грудиной какой-то винт клинит. Прежде чем сердце дает дальнейший ход, скрипит и обрывается незнакомый чувствительный нерв.

— У подруги день рождения. А папа меня не пускает. Достал просто! — сердито шмыгнув носом, шумно переводит дыхание и выходит из-за стола. — Иди во двор. Я сейчас с балкона выброшусь.

На какой-то затяжной миг внутри меня все процессы стопорятся.

— Я тебе, мать твою, выброшусь.

— Пф-ф-у-х… — выдает странный, свойственный ей одной свистяще-пыхтящий звук. — Ну, ты же меня поймаешь.

Ноги сами к лестнице несут. Шагаю медленно, давая себе последнюю возможность успокоиться и передумать, когда понимаю, что и без того в груди некий штиль застыл. Злость и прочая шелуха тяжелым осадком опали в душе.

Осознанно двигаюсь. Принимая свои эмоции и чувства. Совсем другими намерениями руководствуюсь. Представляю, как сожму Катю до хруста и притисну к груди, замостив образовавшуюся там дыру.

Если она послушалась, и дверь окажется запертой, вернусь обратно. Но если не закрыла… Давлю на ручку, и она подается.

В очередной раз рвано втягиваю воздух и, на подъеме грудной клетки, ненадолго застываю неподвижно. В густом полумраке спальни глаза слепит белизна постельного белья и яркая синева Катиной ночной сорочки. Когда удается сфокусироваться на ее лице, вены, словно струны, натягивает термоядерная смесь какой-то физиологической гормональной ширки.

В груди проворачивается нечто сокрушающе-мягкое, крайне трепетное, щекочуще-зыбкое и одуряюще-жгучее.

Шагаю молча.

Катя садится, внимательно и настороженно прослеживает мое приближение. По взгляду вижу, что не спала. Несколько часов прошло, скоро светать начнет, а она еще не спала.

Ждала? Ждала. Несмотря ни на что.

— Ты не закрыла дверь.

— Я не закрыла дверь, — повторяет, углубляя гуляющее между нами трескучее напряжение.

— Почему? — не должен, но вновь повышаю и ожесточаю голос.

Катя шумно вздыхает, на мгновение отводит взгляд, а когда вновь смотрит мне в лицо, отрывисто рубит воздух:

— Потому что я люблю тебя!

Тогда как я, сгорая, по привычке держу этот удар, поднимается и наступает. Не двигаюсь, когда скользит ладонями мне за шею, приподнимается на носочки и обнимает. Меня пробивает дрожью.

Истерзанными губами Катя мягко прикасается к моим. Задерживается на короткий миг и отстраняется, чтобы вновь заглянуть в глаза. Не в курсе, что выдаю визуально, но внутри все трещит и сыплется обломками от этого взаимодействия.

— А ты — меня… Признай.

Не отрывая от Катерины взгляда, с трудом сглатываю и, стискивая челюсти, свирепо тяну носом воздух. Кладу ладони ей на спину и грубо сгребаю сорочку в кулаки.

— Признаю.

Таир

Осознаю ли я то, что с этого момента наш путь уходит в сторону?

Осознаю. Полновесно принимаю по всем пунктам. И как только это происходит, мозг возвращается в первоначально-трезвое состояние. Запускаются хладнокровное мыслеобразование и активная работа на перспективу.

Катя же после озвученного захлебывается на вдохе воздухом. Хватает его и тотчас выплескивает с громкими дрожащими всхлипами. Впервые без каких-либо внутренних протестов позволяю себе ее обнимать. Распахивая душу, принимаю это удовольствие, но строить холодные расчеты не прекращаю.

— Я люблю тебя… Так сильно люблю, Тарский… Ты себе просто не представляешь… — шепчет царевна, тыкаясь лицом мне в шею.

Ознобом все тело пробирает. Сотрясая подтаявшие, будто студень, внутренности. И следом жаром все обволакивает. Внутри и снаружи этот пожар охватывает. Не перестаю удивляться тому, как Кате, по сути, мелкой девчонке, в который раз удается превратить сердце — казалось бы, обыкновенную рабочую мышцу — в сверхчувствительный управляющий центр.

— Не стоит, Катя, — выдыхаю так же тихо, как и она, стараясь сохранить окутавшую нас атмосферу безграничной близости и доверия. С трудом из себя эти слова выдираю. С трудом, потому что противоречат они тому, чего я на самом деле хочу. — Не заслуживаю. Не люби меня.

На глотку себе наступаю, потому как сам желаю, чтобы любила. Говорю с учетом фактов, как лучше для нее. Последняя осознанная попытка уберечь. Понимаю ведь, что никогда не смогу отбросить весь сопутствующий груз, который несу с собой годами.

Катя отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо.

— Просто сказать «не люби», — выдает, как обычно, порывисто, но все еще шепотом. — Не могу я. И ты не в праве мне запретить. Не получится. Люблю.

Ерзает в моих руках. Из-за влаги, которую я принес с собой из бассейна, тонкая сорочка моментально промокла, и сейчас я остро, всем своим существом, ощущаю ее дрожащее тело. Задевает все нервные точки. Пронизывает все болевые. Голову шумом наполняет. Хочу ее, и это желание больше не давит. Принято, как и все остальное. Разжигает кровь и наполняет тело какой-то одуряющей истомой.

— Тихо, — прошу в попытках выдержать хоть какой-то баланс. Склоняясь, касаюсь ее лба своим. — Я понял. Молчи об этом. Не надо сейчас.

— А что сейчас? Что мы будем делать?

— Взвешиваем и принимаем.