Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

Несмотря на не очень уверенный старт кампании, сопротивление со стороны тех, кто являлся ее непосредственной мишенью, т. е. управленцев в экономике, достаточно значительно. Это можно увидеть даже после беглого обзора опубликованных в прессе в первые месяцы кампании статей и писем: в 78% статей в пяти крупнейших ежедневных советских газетах[84]речь идет о руководящих кадрах предприятий, в то время как лишь в 1,3% публикаций содержится критика ответственных партийных работников и в 2,6% — профсоюзных деятелей{264}.

В опубликованном 3 июня обращении ничто не предвещало столь яростной атаки. Мы помним, что в нем говорилось о значительно более разнообразных возможных мишенях. Руководящие работники промышленности категорически не признают этих попыток поставить под сомнение их авторитет. Так, в Ленинграде

«Один хозяйственник на одном из собраний в ответ на выступление партийца, указывающего на непорядки на заводе, выступил и сказал, что этот партиец по существу не достоин быть членом партии, что он сукин сын, сволочь, ему следует пустить пулю в лоб и т. д. Это выступление вызвало целый ряд протестов»{265}.

Отчеты о развертывании кампании переполнены примерами того, как руководящие работники, чье положение пошатнулось, защищают себя. Называть такое поведение принято выражением «зажим самокритики», которое входит в моду в СССР. Те, кто не смеет так уж жестко противиться новой кампании, ограничиваются застенчивыми возражениями, так как, по-видимому, не очень знают, как им быть:

«Хозяйственники целесообразность лозунга не отрицают, но с их стороны нет достаточной поворотливости. <…> Бывает критика для критики иногда и нездоровая. Надо организовать массу вокруг этого вопроса и только таким путем мы достигнем положительных результатов…»{266}

Эта контратака направлена не только против рабочих, которые осмеливаются критиковать начальство, но и против журналистов, которых часто обвиняют в том, что они перебарщивают. На собрании областного партийного комитета Ленинграда накал страстей между руководящими работниками промышленности, угрожавшими коллективной отставкой, и сотрудниками «Ленинградской правды» достиг такого уровня, что один из свидетелей употребляет столь сильное слово как «мордобой»{267}.

Хозяйственники в промышленности не единственные, кого шокируют формы новой кампании, и сопротивление, пусть и менее яростное, возникает и внутри самой партии. Оно может принимать форму устных замечаний, «дружеских советов» тем, кого подозревают в излишнем усердии. Секретарь окружного комитета так советует журналисту:

«Лучше перестань, пока не поздно, заниматься такой критикой. Имей в виду, что критикующих мы выявим через ГПУ»{268}.

Некоторое беспокойство присутствует и в официальных текстах, в протоколах собраний. Многие ячейки Саратовской области предостерегают от возможных непредсказуемых последствий этой кампании «нетоварищеских методов полемики», сопротивление которым требует «жесточайшей борьбы»{269}.

На местах партийные работники устанавливают достаточно четкие рамки и контролируют работу газет. Главный редактор «Красной газеты», одного из массовых ежедневных изданий Ленинграда, горько на это сетует. Многие расследования, начатые его газетой, пришлось прекратить под давлением областной контрольной комиссии, областного комитета партии или областного исполкома, чтобы не «восстанавливать массы»{270} против той или иной властной инстанции. Наложить запрет на публикацию можно было простым телефонным звонком{271}. Другим обстоятельством, тормозившим разоблачительную деятельность газеты, была невозможность довести расследование до конца: учреждения, которые должны бы были сотрудничать с журналистами (областная контрольная комиссия, прокуратура, ГПУ) информацию им не давали{272}.

Первая, очень двусмысленная, попытка отреагировать на это неявное беспокойство — статья Сталина в «Правде» от 26 июня 1928 года,, озаглавленная «Против опошления лозунга самокритики»{273}. В этом тексте, начиненном цитатами из Маркса и Ленина, Сталин старается определить границы, за которые движению не следует выходить, подчеркивая при этом его важность. Он снова говорит о значимости нового движения, о том, что оно жизненно необходимо для большевистского государства, в частности в контексте «обострения классовых отношений как по линии внутренней, так и по линии внешней». Ссылки на Шахтинское дело совершенно недвусмысленны. Тем не менее некоторое отступление от предыдущих высказываний намечается, когда генсек предлагает различать два типа самокритики.

«Нам нужна не всякая самокритика. Нам нужна такая самокритика, которая подымает культурность рабочего класса, развивает его боевой дух, укрепляет его веру в победу, умножает его силы и помогает ему стать подлинным хозяином страны. <…>

Но есть и другого рода “самокритика”, ведущая к разрушению партийности, к развенчанию Советской власти, к ослаблению нашего строительства, к разложению хозяйственных кадров, к разоружению рабочего класса, к болтовне о перерождении. К такой именно “самокритике” звала нас вчера троцкистская оппозиция. Нечего и говорить, что партия не имеет ничего общего с такой “самокритикой” Нечего и говорить, что партия будет бороться против такой “самокритики” всеми силами, всеми средствами».

Таким способом Сталин обеспечивает себе возможность обуздать тех, чья критика в силу определенного стечения обстоятельств не понравится власть имущим. Он также выделяет различные формы извращения самокритики, в частности в том, что касается частной жизни. Опираясь на примеры из печати, он считает не относящейся к делу критику пьянства или сексуального поведения — так, одна из иркутских газет будто бы назвала несдержанность в половой жизни «буржуазным злом»! Особое внимание Сталин уделяет критике хозяйственных кадров и словно бы защищает их: «Разве трудно понять, что,самокритика нужна нам не для травли хозяйственных кадров, а для их улучшения и укрепления?» Но эта словесная игра носит более чем двусмысленный характер: в той же самой статье Сталин указывает, что следует принимать во внимание разоблачительный материал, содержащий хотя бы 5% правды.

«Конечно, мы не можем требовать, чтобы критика была правильной на все 100 процентов. Если критика идет снизу, мы не должны пренебрегать даже такой критикой, которая является правильной лишь на 5–10 процентов».