Железный город - Вячеслав Шалыгин

– С каким? – Краузе почувствовал, что Грета немного напряглась.

– Вы разрешите девочке погостить несколько дней в моем доме.

– Исключено! Зачем вам это, Грета?

– Разве это не очевидно? – то, что Краузе задал вопрос, внушало надежду на успех, и фрау Нессель весьма воодушевилась. – Поймите, Альфред, эта история – бесценный клад! Я сделаю из нее серию сенсационных репортажей или даже целую книгу, которая мгновенно станет бестселлером! Я заработаю на истории этой девочки миллионы, десятки миллионов марок!

– Дело «Призрака-9» проходит под грифом «Совершенно секретно», ваше присутствие здесь – уже нарушение инструкции, – Краузе не просто сложил руки на груди, а почти обнял себя за бока. – И вы хотите, чтобы я пошел еще дальше, толкаете меня на должностное преступление? Ради чего мне так рисковать?

– Два процента от первого гонорара, – Грета сузила глаза. – Думаю, это составит не меньше ста тысяч. Аргумент?

– Против карьеры и, возможно, жизни? – Альфред усмехнулся. – Вы понимаете, что если с Евой что-нибудь случится, меня расстреляют на месте? Лично Штраух с удовольствием влепит пулю мне прямо в лоб.

– Почему с ней должно что-то случиться?! Со мной девочка будет в полной безопасности. Не забывайте, что я живу в «Золотой свастике», это самый охраняемый сектор безопаснейшего уровня города.

– И как я объясню отсутствие Евы своему начальству?

– Скажете правду. Уверяю, дальше Штрауха информация не пойдет!

– А если нагрянет какая-нибудь комиссия?

– Разве гриф «Совершенно секретно» не исключает лишние проверки?

– Нет, Грета, то, что вы предлагаете неосуществимо. Я не рискну.

– Альфред, мне нужна эта девочка! – Грета рассердилась. – Я не намерена ежедневно таскаться в этот вонючий лазарет, чтобы нянчиться с Евой и записывать ее рассказы. С вашего разрешения или с разрешения Штрауха, но она окажется у меня дома. В последнем случае вы не получите ни пфеннинга! Да, кстати, и Юргена Крафта вам придется искать самостоятельно.

Фрау Нессель поднялась, но уходить не спешила.

– Постойте, Грета, – устало сказал Краузе. – Мне надо подумать.

Грета села.

– У вас большое будущее, Альфред, вы умеете выделять главное.

– Спасибо, фрау Нессель, – инспектор расцепил руки и побарабанил пальцами по столу. – Сделаем так: после поимки и допроса Крафта вы зададите Еве несколько важных для следствия вопросов и в случае, если ее ответы будут достаточно полными, заберете девочку к себе. Но учтите, Грета, никаких поблажек! Ева не имеет аусвайса и не получит его до закрытия дела. Это значит, что свободно перемещаться по городу она не может. Только до вашего дома и обратно. Строжайший домашний… э-э… карантин. Вам всё ясно?

– Да, герр старший инспектор, – Грета улыбнулась с очарованием зевающей тигрицы. – Я всё прекрасно понимаю, нет нужды разжевывать. Если я вдруг надумаю показать Еве Эйзенский зоопарк, то сделаю это с помощью головидения.

– В противном случае вас арестуют на входе в «зеленый» сектор, – Краузе пожал плечами. – За пособничество нарушителю иммиграционного режима. Не думаю, что это обернется для вас неприятностями крупнее штрафа, но политический файл будет запятнан. Да и ваш кит-бестселлер сорвется с крючка.

– Я же сказала, Альфред, мне всё ясно! – Грета всем своим видом старалась показать, что условий чересчур много, но она склонна согласиться.

– Вот и отлично, – Краузе протянул руку. – Где Юрген Крафт?

– Крафт? – Грета пожала ему руку, но, закончив рукопожатие, не выпустила ладонь инспектора. Она встала и потянула Альфреда за собой. – Идемте, инспектор, я вам кое-что покажу.

– Грета, если вы предлагаете вспомнить наши шалости… – начал было сопротивляться Краузе, но встретился с фрау Нессель взглядом и осекся. Грета была серьезна, как никогда.

– Идемте, герр Краузе, это недалеко.

* * *

Когда Павлу Преображенскому было лет десять, примерно как сейчас Сереже, он с удовольствием читал старые книги из семейной библиотеки. (Сын читает меньше, реанимированный лет сорок назад интерес к печатному слову практически угас, и есть серьезные основания сомневаться, что он когда-нибудь опять возродится). Читал и посмеивался, особенно над книгами в жанре «космической оперы». Тогда ему казалось, что наивность писателей прошлого забавна. А еще он чувствовал себя гораздо умнее ученых предков, и это ему льстило. Еще бы! Десятилетний мальчик успел повидать и узнать столько, сколько не видели и не знали все эти писатели вместе взятые. Но по мере того, как Павел взрослел, ему становилось понятно, что на самом деле важна не сумма знаний, а то, как ее использовало воображение автора, насколько убедительный мир создала фантазия писателя на основе этих самых знаний и жизненного опыта.

Один из великих ученых прошлого говорил об этом еще в начале двадцатого века. Тогда многие тоже впадали в эйфорию по поводу сверхобразованности новых поколений, и сверхценности их идей. Ничем хорошим это, как известно, не закончилось. Новейшие идеи заставили многие народы отречься от старого мира, но не помогли им построить новый. Не хватило воображения.

Годам к семнадцати Павел осознал и еще кое-что: главным в книгах было вовсе не то, над чем он потешался в детстве. Описания будущего не претендовали на пророчества, они были только способом погрузить читателя в своеобразный транс, подготовить к глубокому восприятию действительно важных вещей. Таких, как человеческие отношения, мысли, чувства и возникающие на их основе жизненные противоречия. Портреты, мотивы, объемность и яркость, либо двумерная серость личностей – вот, что было главным в книгах, а вовсе не словесные иллюстрации, конечно же, далекие от реалий того мира, в котором теперь живут потомки мыслителей прошлого.

Впрочем, были исключения. Некоторым писателям удавалось угадать вектор развития общества будущего или описать какие-нибудь грядущие открытия. И все равно на предсказания эти книги не тянули, скорее, на предостережения.

Особенно Преображенский любил одну фантастическую книжку, в которой были довольно точно описаны ощущения человека, летящего на борту совершенного, но все равно хрупкого космокорабля. Ощущения, преследующие девяносто процентов путешественников в глубоком космосе. Пожалуй, сам князь не сумел бы рассказать об этом лучше, хотя, в отличие от древнего фантаста, то и дело испытывал на собственной шкуре всё то, что головастый предок фактически высосал из пальца. Не тот талант, что поделать?

Князь Преображенский был способен только сформулировать краткий рапорт. Шесть часов, полет нормальный, выход из прыжка прошел штатно, маскировка не нарушена. Что еще? Звезды здесь ближе? Не намного, и смотря какие. Ощущение оторванности от колыбели? Такое же, как и на орбите, допустим, Луны. «Убийственная безжизненность» космоса везде одинакова. На ближней орбите Земли или на дальней орбите Плутона космос так и норовит убить, а вот что касается безжизненности – тут вопрос спорный. Если ковырнуть в случайном порядке десяток ледяных обломков, мотающихся по Солнечной, то хотя бы в одном найдутся почти органические соединения, или даже вирусы. Но это все продвинутая лирика, а в классической традиции – бесспорно: космос – это молчаливый убийца, а звезды лишь яркие искры давно отгремевшего фейерверка.