Диктаторы и террористы - Александр Пумпянский

Как видите, четыре века тому назад поэт писал именно об этом. В переводе на прозаические слова: о человечности, о глобализации и о единой Европе.

– Я знаю, как вы назовете свой репортаж, – говорит мне командующий KFOR.

– Как?

– «Какое кино снимается в Косове?»

– Почему?

– Знаете, где вы находитесь? Это «Фильм-сити». Раньше здесь была киностудия, а сейчас мой штаб. А знаете, какие фильмы здесь снимались?

– Какие?

– Порнофильмы.

Неплохое начало беседы с четырехзвездным французским генералом Валантеном. И он попал в точку, именно это меня интересует: какое кино снимается нынче в Косове, а раньше в Боснии и все последнее десятилетие в большой Югославии – теперь уже бывшей. Звезды – местные и мировые – самой первой величины. Герои неотличимы от злодеев. Непредсказуемый монтаж: исступленные толпы во власти одной и той же сверхценной национальной идеи и – встык – потоки беженцев, переселения народов, исход. Батальные сцены сменяются дипломатическими, чтобы вновь взорваться батальными. Явный избыток пиротехники, огонь во всех видах: кусок пакли в дом соседа-инородца, огонь с гор по осажденному городу, огонь с неба как кара небесная. Самый назойливо повторяющийся прием – пожарище. Про что этот фильм-катастрофа: про вечный зов – зов крови, который затмевает рассудок? Про этнические чистки как оружие патриотизма? Про авантюрность, цинизм и безмерную глупость политиков – по природе своей спекулянтов и игроков на страстях человеческих? Про то, как злато их уст превращается в грохочущий булат, а серебро людских надежд и ожиданий – в камень и слезы? Про жуткую месть Истории, которая порой засыпает на десятилетия, а то и века, но ничего не забывает и не прощает и рано или поздно взрывается, как вулкан? Жуть ситуации в том, что разливающаяся огненная лава настигает не вождей, не тех, кто своевольничал, насиловал людей и законы развития, а по большей части их жертв и даже следующие поколения… Про то, как люди не ведают, что творят, даже тогда, когда очень хорошо это знают?

Последняя серия кровавого сериала снималась на Косовом поле. Политические сценаристы не поскупились на эффектные ходы, вроде бомбовой дипломатии Запада и двух разнонаправленных волн исхода, каждая из которых напоминала девятый вал. Сначала 800 тысяч албанцев, подгоняемые штыками армии Милошевича, оставили свои дома и потекли в соседние государства: Албанию, Македонию, Черногорию. Потом под натовские бомбежки албанские беженцы вернулись, зато ушла югославская армия и вместе с ней 250 тысяч сербов. И Косово превратилось в странное сюрреалистическое образование. Формально между Косовом и Югославией нет границы, но более жесткий пограничный контроль, чем на этой несуществующей границе, трудно представить. Формально Косово как было, так и есть югославская территория, но суверенитет Белграда здесь не действует. Вакуум власти заполняет ООН. Естественно, «временно» – как гласит дипломатическая формулировка, до решения вопроса о конечном статусе Косова, по поводу которого существуют две непримиримые позиции. Албанское большинство (90 процентов населения) видит Косово независимым государством. Сербское меньшинство и Белград – сербской провинцией. Албанские города и села – это видно невооруженным глазом – переживают бум. Сербские анклавы находятся в безнадежно депрессивном состоянии. Массового насилия нет, за этим как раз и следит 39-тысячная армия KFOR. Но сербы живут в фактических гетто.

– Генерал, сколько может продолжаться нынешняя странная косовская ирреальность?

Генерал Валантен пожимает плечами: мол, это вопрос к политике. В Ливане она продолжается тридцать лет. На Кипре с 1975 года… У KFOR более узкая и совершенно конкретная задача – безопасность. На деле проблемой является обеспечение безопасности для меньшинства. Здесь в Косове есть деревни, где сербов осталось считанное число – скажем, человек пятнадцать, их право на жизнь нуждается в вооруженной защите.

Беда этих мест в том, что они любой ценой стремятся к однородности, говорит генерал, – то, чего международное сообщество просто не может допустить. На этот счет генсек НАТО Робертсон высказался так: «В 1998 году мы предотвратили превращение Косова в сербский однород не для того, чтобы сейчас оно превратилось в другой однород – албанский».

Сербы в Косове живут в анклавах. Это фактически добровольные гетто, считает генерал. А добровольные гетто рождают параноидальные страхи и угрозы, которых реально может и не быть.

…Тут я должен отвлечься от беседы и на мгновение переместить читателей в другие декорации. На окраине Приштины, столичного града Косова, стоит железнодорожный вокзал – по внешнему виду весьма приличное заведение. Правда, он пуст и безлюден. Один раз в день от его перронов отходит один-единственный поезд, составленный из десятка разномастных обшарпанных вагонов. Три вагона с сербами, пустой вагон, вагон с албанцами и солдаты KFOR повсюду – на перроне и во всех тамбурах. По поезду никто не ходит, пассажиры сидят на своих местах, не шелохнувшись. Старожилы рассказывают, что над первыми поездами на всем пути следования от Приштины до Митровицы (северная Митровица – самый крупный сербский анклав) барражировали вертолеты.

Впрочем, может быть, они и сейчас летают. А может быть, в столь строгих мерах безопасности уже и нет такой необходимости, только рисковать никто не хочет.

С фильма «Прибытие поезда», снятого в 1895 году, начался мировой кинематограф. Что начинается на перроне безлюдного приштинского вокзала? И куда отходит сегрегированный поезд Косова, в какое прошлое, настоящее или будущее?

Генерал Валантен упомянул этот поезд, сказав, что им пользуются главным образом сербы, албанцы ездят на машинах. Это вопрос безопасности, внутреннего ощущения, пояснил он. Одни чувствуют себя в своей стране. Другие – в осаде. Сербам нужно выйти из этого состояния осады, считает генерал. Они должны голосовать, участвовать в работе избранных органов власти. И конечно, они должны вернуться – генерал имеет в виду сербов, бежавших из Косова. Ясно, что «плохие люди» не вернутся – полицейские, военные и всякого рода активисты антиалбанского террора. Но в лагерях в Сербии сейчас находятся 50 тысяч беженцев. Им плохо. Там у них нет будущего. У них одна альтернатива – уехать за границу или вернуться в Косово.

Что, однако, за польза от благих намерений, ведь сейчас это невозможно! Какие вообще есть основания считать, что после того, что было и что стоит между двумя общинами, в Косове может состояться замирение?

В Алжире в свое время жил один миллион французов. Если бы алжирцы были умней, их страна сейчас была бы в куда лучшей форме, сухо проговаривает генерал. И еще он привел аргумент от противного, сослался на пример Боснии. В Боснии было 200 тысяч жертв. В Косове 10 тысяч. Здесь не столько разрушений. И вообще огня было куда меньше… Натовские бомбежки были тоже «очень аккуратные» – мишенями были лишь армейские гарнизоны, говорит генерал.