Ориан, или Пятый цвет - Поль-Лу Сулицер

«Ориан Казанов, вы тот следователь, который необходим нам, чтобы очистить государство», — начал автор. Целую страницу он посвятил ее самым отважным «подвигам»: следствие по делу банка «Лионский кредит» и его филиалов, расследования, проведенные в более чем пятидесяти крупных французских фирмах, которые повлекли за собой тюремные заключения за расхищение общественного достояния, подлоги, укрывательство от налогов, злоупотребления и подкуп должностных лиц. Тон письма отличался умеренностью. По всему было видно, что автор — не свихнувшийся фанат Ориан. Она подумала, что он может принадлежать к высшим государственным кругам. Он воздавал ей должное: «Вы проникли в новую сферу, вы затронули финансовых воротил… А теперь сами делайте выводы и покажите, на что вы способны». Во всяком случае, так поняла она смыл выражения «очистить государство». Среди промышленников Ориан уже устроила переполох, но прекрасно сознавала, что действия ее чаще напоминали сизифов труд, а не подвиги Геракла.

Отложив письмо, Ориан позволила себе немного отвлечься. Она вообразила себе актера с тяжелым характером, но здравомыслящего, раздраженного тем, как пускаются на ветер народные денежки. Отыграв вечером «Сида» или «Врача поневоле», он, уединившись в своей гримерной, превращается в глас парода, считая справедливым поставить в известность Ориан письмом, подобно тому, как Сирано разговаривал с Роксаной голосом простого солдата. Уже много лет Ориан не была в «Комеди Франсез». Она чувствовала, что жертвует многим и иногда сожалеет о том, что все приходится делать одной. Из своей провинциальной жизни она вынесла простое и, вероятно, ошибочное суждение: хорошие моменты лишь тогда достойны этого определения, когда они переживаются вдвоем. Идея эта составляла ее концепцию любви, и именно с ней она очертя голову спрыгнула с парашютом из кабины самолета. Но здесь, в Париже, Ориан глубоко упрятала свои чувства, и осознание своего одиночества — другие-то ходят парами или семьями — заранее лишало ее сил перебороть себя, портило характер.

Она вновь перечитала письмо. Оно походило на список удостоенных награды, призывало принять главную роль. Спустившись с облаков, Ориан подумала, что подобное послание если и исходило из Пале-Рояль — а почему бы и нет? — могло принадлежать и перу государственного советника. Лично она ни с одним из них не была знакома, но в этих строчках была неподдельная, несколько устаревшая обходительность высокопоставленных чиновников, которым свысока видно было широкое поле для грязной игры спекулянтов. Со временем назначения Тапи министром в эпоху Миттерана уже ничему не удивлялись, однако оставались еще служители, решительно настроенные излечить Францию от разъедающей ее коррупции любыми, даже самыми крайними средствами. Если не сделать этого, страна превратится в настоящую банановую республику.

— Алло, рассыльные? Говорит следователь Казанов. Откуда пришло письмо, которое я нашла сегодня утром на своем столе?

Чей-то голос дал ей ответ, который она ждала.

— Очень хорошо. Спасибо. Кстати, я видела утром разбитый мотороллер перед гаражом, чей он?

— Это машина месье Ле Балька.

— Ле Бальк? А что с ним?

— Полагаю, он уснул на своем мотороллере. Но он бравый парень. Он сам все вам расскажет!

Ориан почувствовала облегчение: стало быть, все не так серьезно. В дверь постучали. Вошел рассыльный к вручил ей еще один коричневый конверт.

— Кто-то из Пале-Рояль влюблен в вас? — пошутил он. — Немного суховато, эти каштановые конверты. Можно было бы и цветы прислать. Передайте ему, что в наши сумки влезут приличные букеты.

— Обязательно!

Ориан вскрыла конверт. Цель на этот раз была названа по имени, и она почувствовала, как кровь отхлынула от сердца.

«Знаете ли вы, что небезызвестный вам Эдди Ладзано страшный проходимец? Я уж не говорю о его способностях мотоциклиста, которые могли бы поставить его в ряд подозреваемых в хищении документов у несчастной Изабеллы Леклерк, когда она, бездыханная, лежала возле вашего офиса. Знайте, что Ладзано ни в чем себе не отказывает. Яхта „Массилия“ — его любовь только тогда, когда она в море. Временное пристанище Ладзано — дом номер 96 на улице Помп».

Она не верила своим глазам. Ладзано живет в доме бирманки! Он ее любовник? Гнев овладел Ориан. А ведь он почти до слез разжалобил ее, рассказывая, как спасал «Массилию»! А мотоцикл? Неужели он способен вытворять чудеса вольтижировки над еще не остывшим телом Изабеллы? Она встала и открыла шкаф, в котором находились «объективки» на людей, прошедших через ее кабинет в качестве свидетелей, обвиняемых или осужденных. Папка «Ладзано» была тоненькой. А сам он был изображен на фотографии, сделанной на каком-то приеме, — двубортный темный костюм и очень белая рубашка с накрахмаленным воротничком. Загорелое лицо. Глаза смотрели в объектив простодушно и чуть насмешливо. Другое фото, вырезанное мз журнала «Паруса и парусники», показывало его на палубе «Массилии», в белых шортах и красной тенниске. Глаза будто у ребенка, впервые увидевшего рождественскую елку. Ориан вспомнила выражение его лица во время допроса в ее кабинете: искренность, чистосердечие, неподдельная теплота, никак не вяжущиеся с обвинениями, пришедшими из Пале-Рояль. Спускаясь за второй порцией кофе, она наткнулась на Гайяра.

— Ориан, ваш вид внушает беспокойство. У вас такое лицо, словно вы спите, когда думаете. Однако, кажется, думаете вы не много.

— Работа, месье… утомляет…

— Это мне понятно. Но какая у вас работа? Дело о липовых накладных коммунальных фирм за неделю не продвинулось. Насколько помнится, вы обещали вплотную заняться им.

— Я и занимаюсь, — солгала она. — Вот только… немного приду в себя…

Шеф доброжелательно посмотрел на нее.

— Вы никак не оправитесь после смерти друзей, если не ошибаюсь?

Ориан поняла, что сейчас расплачется. К Гайяру она относилась как к отцу: ей никогда не удавалось долго скрывать от него свою озабоченность, неприятности. Но для него достаточно было полуслова, и ей хотелось, чтобы так всегда и оставалось.

— Если вы не против, я передам его Маршану. Он постоянно требует от меня дел посложнее. Труженик, скажу я вам!

Слова эти ущемили самолюбие Ориан.

— И речи быть не может! Липовые накладные — на мне. Зря я, что ли, старалась три месяца, пока выловила заправил…

И отдать лучший кусок Маршану? Сейчас я имею доступ к их архивам и не постесняюсь засунуть нос поглубже!

— Ладно, очень хорошо, — успокоил ее Гайяр. — Я тоже хочу, чтобы лавры достались вам. Только все же поберегите себя.

Ориан вернулась в свой кабинет, громко хлопнула дверью. Когда Гаэль Ле Бальк постучался, она уже остыла и встретила его улыбкой.

— Дорожное происшествие? — спросила она, увидев его перевязанную кисть.

Молодой человек потупился.

— Вы уже в курсе?

— Мне об этом рассказало переднее колесо вашего мотороллера. Деталей не знаю. Ничего серьезного?