Мужская верность - Виктория Токарева

– Поедем танцевать, – предложила Криста.

Она была молодая, и ей хотелось двигаться.

* * *

В клубе за столиками сидели голубые и розовые. Это был специальный клуб по интересам.

Среди голубых – несколько пожилых с крашеными волосами. Большинство – молодые красавцы. Они как будто впитали в себя лучшее из обоих полов.

Лесбиянки были двух видов: быкообразные, с короткими шеями и широкими спинами. И другие – элегантные, пластичные, как кошки.

Играла музыка. Официанты кокетливо подавали напитки. Пузатый и женственный бармен потряхивал коктейль. Обстановка всеобщего праздника жизни.

В центре зала танцевали мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. Они знакомились и приглядывались.

Барбара нашла столик подальше от музыки.

Марина заказала красное вино. Барбара – пиво. Криста – воду. Каждый платил сам за себя. И все было в одной цене. Вино и вода стоили одинаково.

В Марине зрел главный вопрос, и она на него решилась:

– Мужчина может ласкать так же, как это делаете вы. К тому же у него есть… фаллос. Почему вы игнорируете мужчин?

Троица вздохнула. Это был вопрос дилетанта.

– Ты ничего не понимаешь, – спокойно разъяснила Барбара.

– А что понимать? – уточнила Марина.

– Надо БЫТЬ. Тогда поймешь.

Кристу пригласила лесбиянка из кошек. Они устремились в центр зала, навстречу ритмичным звукам. Марина не считала это музыкой. Так… Обслуга нижнего этажа.

– Женщина гораздо больше может дать другой женщине, – ответила на ее вопрос Барбара.

– Чего?

– Взаимной поддержки. Помощи. Мужчина грабит, а женщина собирает.

– Тогда почему ты не отдала мне лиловый костюм? – спросила Марина.

– Я не хочу, чтобы ты эксплуатировала мои чувства, – отрезала Барбара.

Марина вспомнила, как учитель эксплуатировал ее чувства. А она – его. И в этом было СЧАСТЬЕ. И в результате она стала НАСТОЯЩИМ музыкантом.

А у Барбары все кучками: твое, мое…

В зале появилась пожилая пара: муж и жена. Видимо, не поняли, куда пришли. Их пустили. Демократия. Каждый имеет право отдыхать, где хочет.

Марину пригласила быкообразная. Она была молодая, толстая, в короткой юбке.

Марина вышла в центр зала. Музыка заводила и подхлестывала. Марина танцевала лихо и весело. И вдруг, в какую-то секунду, она увидела себя со стороны, танцующую среди голубых и розовых. После своей главной, великой любви, после стольких ошибок и надежд – танец среди голубых и розовых, как танец в аду. Танец-наказание.

А Барбара смотрела и ревновала, и углы ее губ презрительно смотрели вниз.

В аэропорту они сдали вещи.

Надо было идти через паспортный контроль. Пересекать границу.

Барбара смотрела в пол. Страдала. Что-то ее мучило.

– Я хочу тебе кое-что предложить, – проговорила Барбара.

«Лиловый костюм», – с надеждой подумала Марина.

– Выходи за меня замуж! – Барбара вскинула глаза. Они были синие, страдающие, с осколками стекла.

Марина так давно ждала серьезного предложения. И вот дождалась. От Барбары.

– А кем ты будешь: мужем или женой? – спокойно спросила Марина.

– А какая разница? – растерялась Барбара.

– Ну как же… Если ты жена, то ты для меня старая. Тебе уже тридцать три года. Я в свои годы могу найти и помоложе. А если ты муж, то ты для меня бедный. И скупой.

– Почему бедный? У меня есть компьютер…

Марина не поняла: продолжает ли она в ее тоне или отвечает серьезно.

Барбара подняла лицо. По щекам шли слезы.

– Никогда не плачь при посторонних, – посоветовала Марина.

– Почему?

– Потому что слезы – это давление. Ты на меня давишь. А я хочу быть независимой. Как феминистка.

Барбара плакала молча. Оказывается, нельзя быть независимой, даже если откажешься от мужчин и будешь жить за свой счет. Невозможно не зависеть от двух категорий: от любви и от смерти.

– Ладно. – Марина обняла свою инопланетянку, лунную девушку. – Все еще будет: и у тебя, и у меня. Еще полюбим… И еще помрем.

Самолет оторвался от земли и стал набирать высоту. Внизу оставались чужая земля и плачущая женщина.

Прощай, Барбара, – противная и прекрасная, неуязвимая и ранимая, сильная и беспомощная, как ребенок.

Прощай, Люси, и четыреста метров над уровнем моря.

Самолет пробивал облака. Марина держала на коленях футляр со скрипкой. Держала и держалась, как Антей за Землю. Вот что давало силы, а остальное – как получится. Остальное – по дороге.

Она примет свою дорогу. Или будет желать невозможного, кто знает… Хотя, может, кто-то и знает…

Во все времена были оптимисты и пессимисты. Максим Горький, например, утверждал, что человек создан для счастья. А Велимир Хлебников считал, что человек создан для страданий.

То же самое было сто лет назад. Вольтер говорил, что мир ужасен, а его современник философ Лейбниц восклицал: «О! Этот лучший из миров…»

Вольтер считал Лейбница наивным человеком, но прямо об этом говорить стеснялся и высмеивал его через своего героя Кандида.

Кандид был простодушным малым. Всю жизнь он любил некую Кунигунду и всю жизнь за ней гонялся по разным странам, пока не догнал и не женился. А когда его мечта сбылась, он вдруг заподозрил, что раньше было лучше. Осуществленная мечта – уже не мечта.

Кандид заскучал, у него появилась манера уставиться в одну точку и смотреть до тех пор, пока перед глазами не начинало плыть и двоиться. В эти минуты Кандид совершенно забывал, кто он и где находится. Это называется: потеря времени и пространства.

Однажды он смотрел вот так, перед глазами все расползлось, и Кандид отчетливо увидел незнакомый город, большую букву «М» и много народа, который входил под эту букву.

Кандид пошел вместе со всеми и оказался на бегущей вниз лестнице. Кандид догадался, что он умер и его несет вниз, в преисподнюю. И все, кто на лестнице, – тоже умерли, приобщились к большинству и смиренно спускаются в круги ада.

Жизнь Кандида была полна испытаний: он богател и разорялся, был бит и высечен до того, что у него обнажились мышцы и нервы, его обливали дерьмом – и это еще не самое худшее. Но Кандид все-таки любил жизнь и, оказавшись на лестнице, испугался и побежал наверх. Лестница уходила вниз, и получалось, что Кандид перебирает ногами на одном месте. На него не обращали внимания. Люди строго и спокойно смотрели перед собой.