Князь ветра - Леонид Абрамович Юзефович

Иван Дмитриевич прочел приметы покойника, и хотя предчувствие уже было, все-таки вздрогнул, дойдя до последней: «Одет в больничного образца халат, на левой стороне груди тесьмой нашит номер 24».

Этот номер он видел на дверях комнаты Губина в Обуховской больнице и на стоявшей там параше без крышки. Удвоенная дюжина, час полуночи. В числе примет не указывалась, правда, шишка на переносице, но это можно было объяснить тем, что «по заключению прозектора, тело находилось в воде не менее пяти-шести суток, вследствие чего имеет сильные признаки разложения».

«На шее обнаружен обрывок веревки, — читал Иван Дмитриевич, — свидетельствующий, что труп спустили в Неву с привязанным к нему камнем или каким-то другим грузом, который затем…»

— Посылай за доктором Фохтом, — велел он Константинову. — Скажешь, что я просил его поехать туда сейчас же. Понял? Сейчас же! Если они там не извлекли пулю из этого утопленника, пусть вынет и завтра поутру предъявит.

К вечеру Гайпель обошел с десяток оружейных лавок и мастерских, всюду показывая свой револьвер и спрашивая, не заказывал ли кто-нибудь патронов такого калибра с серебряными пулями. Ответ был везде одинаков, но он не отчаивался, пока в одном месте ему не дали рекламную афишку с адресами всех других таких мест. Реестр был удручающе длинен, создавалось впечатление, что жители Петербурга добывают себе пропитание исключительно охотой, а на досуге вызывают друг друга к барьеру или лупят по мишеням. Энтузиазм пропал, Гайпель зашел в трактир, сел и в ожидании полового развернул забытый кем-то на столе сегодняшний выпуск «Голоса». В глаза бросился заголовок на первой полосе: «Палач в черной маске приходит за своей жертвой».

Конец статьи он дочитывал уже на ходу, на улице, направляясь к ближайшей книжной лавке. «Хорошо, — сказал Каменский этому Зильберфарбу, — я вам пришлю мою последнюю книжку, из которой вы многое поймете…»

Лавка была через два дома и еще открыта. В ответ на просьбу показать последнюю книгу Каменского приказчик протянул тощую брошюру под названием «Секрет афинской камеи».

— Я просил Каменского, — сказал Гайпель, — а вы даете какого-то Н. Доброго.

— Это его псевдоним, — объяснил приказчик.

— Откуда вы знаете?

— Я с ним лично знаком. Раньше он с приятелями в соседнем трактире сиживал, а после, пьяный, всегда ко мне заходил. Интересовался, читает ли народ его книжки.

— У вас есть его книга «На распутье»?

— Таких не держим, — ответил приказчик надменно, словно сам вопрос был для него оскорбителен.

Гайпель купил «Секрет афинской камеи», вернулся в трактир, сел за столик и, заказав рюмку водки, стал читать.

В Петербурге убит профессор Лукасевич, этнограф с мировым именем, два года проживший среди племен дельты Конго. Его ассистент, молодой ученый Роговский, утром приезжает к нему домой и видит, что дверь квартиры не заперта. Он спешит в профессорский кабинет. О ужас! Лукасевич лежит в луже крови.

Тем временем Путилов мирно завтракает с женой и сыном. Этот воскресный день он собирался посвятить семье. Сын притащил в столовую медные проволочки, заклепки, шарики разной величины. После завтрака отец обещал ему смастерить модель Солнечной системы, жена заказала на вечер билеты в оперу, но тут полицейский курьер звонит в дверь. Оценив ситуацию, сын с присущим ему артистизмом симулирует рези в животе. Путилов напуган, но жена, разрываясь между чувством и долгом, выбирает, как всегда, последнее. Она говорит: езжай, милый, он притворяется.

Прибыв на место преступления, Путилов осматривает мертвое тело, составляет протокол. Роговский показывает ему кабинет покойного. Здесь множество раритетов, привезенных Лукасевичем из. джунглей: каменный нож для ритуальных закланий, чаша из черепа и тому подобное. Путилов снимает с полки и встряхивает безобидную на вид погремушку, но быстро кладет ее обратно, узнав, что внутри бренчат не камешки, не сушеный горох, а зубы принесенных в жертву людей.

Попутно выясняется, что из всей коллекции исчезла единственная вещь — античная камея, принадлежавшая жрецам того племени, где жил Лукасевич. Естественно предположить, что она и стала причиной убийства. Очевидно, объясняет Роговский, еще с гоплитами Александра Македонского эта камея попала в Египет, из Египта— в Нубию, оттуда— в Экваториальную Африку. Негры почитали ее своей величайшей святыней, хранили в особом капище на сваях посреди озера и в качестве племенного палладиума передавали из поколения в поколение. Они верили, что до тех пор, пока эту вырезанную в сердолике женщину регулярно обмывают теплой человеческой кровью, она будет оберегать племя от засухи, эпидемий, нападений бешеных слонов, нашествий саранчи. Тех, на кого указывал жребий, увозили на лодке в озерное святилище, там убивали под грохот наполненных зубами колотушек, кровь наливали в чашу из черепа одной из прежних жертв и с песнопениями погружали туда камею. Этой же кровью рисовались дарующие победу магические знаки на боевых знаменах.

Камням тоже нужна пища. Видимо, кровавый ритуал и сохранил камею в ее первозданном облике. По словам Роговского, это удивляло всех специалистов по античному искусству. Сердолик не потускнел, в возрасте двух тысяч лет прекрасная гречанка выглядела так, словно только вчера вышла из мастерской афинского камнереза. Ее профиль был чист, нежен, завораживал своей чуть хищноватой женственностью.

На вопрос, каким образом камея досталась Лукасевичу, Роговский отвечает, что профессор похитил ее для того, чтобы негры не истребили друг друга в непрерывных жертвоприношениях. Из сострадания к ним он проник ночью в капище посреди озера, усыпил внимание караульного жреца, подарив ему привезенные из России часы с кукушкой, выкрал камею и бежал к побережью, где его подобрал проходивший мимо португальский корабль.

Стены кабинета увешаны африканскими луками, копьями, боевыми топорами. Один из крюков остался без ноши, висевшее на нем копье всажено профессору в грудь. Путилову не по себе, ему хочется поскорее выйти на воздух, но тут Роговский поднимает на него расширенные ужасом глаза. «Жрецы, — шепотом говорит он, — уверяли Лукасевича, что если владелец камеи не станет обмывать ее человеческой кровью, когда-нибудь эта женщина выйдет из камня, чтобы убить своего хозяина и выкупаться в его крови».

Проходит неделя, другая. Постепенно Путилов убеждается в том; что Лукасевича убил не кто иной, как Роговский. Зачем он это сделал? Вопрос непростой, и ответить на него тем труднее, что убийца действовал из самых гуманных побуждений. Оказывается, Роговский имел оригинальную научную теорию, которую изложил в статье «Тотемизм как основа государственности у автохтонов дельты Конго». В конце концов, Путилов пошел в Публичную библиотеку, прочел ее и все понял. В своей статье Роговский доказывал, что камея со сложившимся вокруг нее культом стала ядром социальной организации этого затерянного в джунглях племени, и если бы не она, негры остались бы неуправляемым стадом, более того — давно вымерли бы от засухи, эпидемий, нападений бешеных слонов, нашествий саранчи. То же самое грозит им и теперь, когда святыня похищена. Лукасевич эту теорию своего ассистенга признавать не желал, считая ее чисто умозрительной.