Ты моя судьба - Пола Сангер

Не обращай ни на что внимания, сказала она себе. Всего-навсего одна ночь. Ты обязательно справишься.

— Том Хэмилтон… — раздумчиво проговорила Мейбел. — Призрак, фантом из нашего прошлого. Я почти совсем забыла о Свонлейне. Неужели он еще стоит?

Свонлейн. Старый дом на нечетной стороне самой захудалой улицы поблизости от студенческого городка. В этом доме жил Джереми, когда Мейбел встретила его в ночь того нелепого свидания с Томом Хэмилтоном.

Том тогда вдруг вспомнил, что забыл кошелек. Им пришлось вернуться за деньгами, и Том предложил ей подождать его в вестибюле — этим словом именовалось небольшое помещение, заваленное теннисными ракетками, каким-то спортивным инвентарем, обувью, мешками с мусором. Мейбел на всякий случай встала у самой двери и развлекалась чтением накарябанных от руки и напечатанных на машинке всевозможных объявлений, когда услышала, что открылась дверь и кто-то вошел. Мейбел оглянулась и уже не смогла отвести взгляд.

Волосы Джереми были тогда длиннее, чем сейчас, а одежда скорее всего была куплена в самый последний день распродажи в секонд-хэнде. Но в его манере держать себя чувствовалось нечто особенное: сразу было видно — этот человек остановится рядом только с тем, кого он сам выберет.

Джереми втиснул свою спортивную сумку между другими сумками и стал откровенно разглядывать Мейбел.

— Что привело вас в Свонлейк? — спросил он.

Она ответила, что ждет Тома Хэмилтона.

— Не думаю, что это стоящая идея, — хмуро заметил он.

И в это время по лестнице, беззаботно насвистывая, сбежал Том.

— Думаю, в кино мы не попадем, — сообщил он. — Оказывается, я забыл заплатить за комнату, пришлось выложить всю наличность. Но мы можем посмотреть телевизор в моей комнате, теперь уже оплаченной.

— Нет, спасибо, — холодно отказалась Мейбел. — Я буду очень тебе благодарна, если ты проводишь меня.

Том, было заспорил, дескать, лучше все-таки посмотреть телевизор, но Джереми велел ему заткнуться и сказал, что сам проводит Мейбел. По дороге он рассказал ей, что красивое название этого дома — «Лебединая лужайка» — проявление черного юмора одного из его владельцев и что тот, кто познакомил ее с Томом, оказал ей плохую услугу.

Мейбел не была в этом уверена. Она сомневалась в этом даже два дня спустя, когда Джереми пригласил ее на вечеринку в студенческий клуб. А через две недели, когда он сделал ей предложение…

Ей бы бежать от него, завязав глаза и закрыв уши, бежать без оглядки, но вместо этого она наскребла какие-то деньги, чтобы снять приличное жилье, и вышла за Джереми замуж. А три или почти четыре месяца спустя, когда замаячило окончание курса, начались поиски работы, словом, подступили настоящие трудности, их непонимание и отчуждение стали возрастать, они с яростью принялись выяснять отношения и… расстались.

— Я в этом сомневаюсь, — сказал Джереми.

Погруженная в свои мысли, Мейбел недоуменно уставилась на него.

— В чем ты сомневаешься?

— Я отвечаю на твой вопрос, — пояснил он. — Я сказал, что сомневаюсь, стоит ли еще Свонлейн.

— О да, конечно. Очень уж непрезентабельно он выглядел. Кстати, сколько ребят там жило?

— Думаю, точно никто этого не знал. Кроме Клайва, который собирал ренту. Может быть, дюжина. А иногда и больше. Особенно к концу семестра, когда с деньгами было совсем туго. Тогда там появлялось много спальных мешков. — Джереми говорил так, словно предмет разговора совершенно его не интересовал.

— Мне показалось, Том Хэмилтон пытался тебя шантажировать.

— Тебе интересует, не занес ли он меч над моей головой?

— Я так не сказала. Я просто сказала, что это похоже…

— Относись к таким вещам с юмором. Спокойной ночи, милая. — И Джереми выключил телевизор.

Мейбел попыталась читать, но, в конце концов, ей показалось, что книга напечатана иероглифами. Она отложила ее в сторону и выключила свет.

Джереми дышал ровно и спокойно, словно ничто на свете его не тревожило, но сердце Мейбел как будто собиралось выскочить из груди. Она никак не могла стереть из памяти последнюю ночь, поставившую точку в их отношениях. Они провели ее в постыдно глупой, ужасающей битве за свои права. Тогда у них тоже не было возможности лечь отдельно, они лежали вместе, в одной кровати, — и все. Ни единого слова, ни единого прикосновения.

Совершенно измученная, Мейбел наконец уснула, а наутро от ее замужества, как оказалось, осталась одна коротенькая записка, извещавшая о том, что Джереми возвращается в Свонлейн. До чего же смешно, подумала тогда Мейбел: когда мне больше ничего не хотелось знать о его планах, он проявил чуткость и оставил записку.

В ту ночь, в последнюю ночь ее замужества, Мейбел приснился волнующий эротический сон, который потом с изнуряющим постоянством приходил к ней в течение первого года после ее разрыва с Джереми. Во сне она опять была с ним, в мучительном сладостном порыве отдавалась его чувственным ласкам с голодной страстью, которую ничто не могло утолить.

На этот раз, когда Мейбел проснулась, записки не было. Зато хриплый со сна голос Джереми сказал ей прямо в ухо:

— Если ты ищешь неприятностей, дорогая, то скоро их получишь.

Мейбел открыла глаза так быстро и широко, словно ее ударили. Такую реакцию никак не сочтешь притворной, мелькнуло в голове Джереми.

Едва ли не в первый раз в жизни он пожалел о том, что мать воспитала его как джентльмена. Да и насчет его совести она тоже, к сожалению, позаботилась. В конце-то концов ведь не он обвился вокруг Мейбел: будто, спасаясь от неведомой опасности, она не нашла иного убежища. Джереми проснулся и обнаружил, что лежит на спине, можно сказать, придавленный ее теплым, отяжелевшим со сна телом.

Теперь глаза Мейбел были открыты, но она, видимо, все еще пребывала в темных глубинах сна, потому что так и не отодвинулась от него, не сняла с его груди небрежно раскинутых расслабленных рук.

Мейбел смотрела на него, медленно осознавая, что между их лицами расстояние не больше двух дюймов. Джереми видел, как недоумение, появившееся в ее глазах, быстро сменилось замешательством, а затем и гневом, когда она поняла, в каком положении находится.

— О нет, с этим ты ко мне даже не подступайся.

— За кого ты меня принимаешь, черт побери?! — возмутился Джереми. — Если бы я захотел воспользоваться ситуацией, протестовать было бы уже поздно.

Да и вряд ли ты стала бы протестовать, подумал он. И от этой мысли у него пересохло во рту.

— Если ты задумал растопить меня как масло на хлебе… — продолжала брюзжать Мейбел.

Я бы мог растопить, без сомнения. А может быть, уже растопил? — подумал Джереми. Потому что каждый раз, когда Мейбел касалась его, даже сквозь одежду он чувствовал в этом месте легкий ожог: такое в Мейбел полыхало пламя, хотя намеренно он ни разу не дотронулся до нее.