Вожделение бездны - Елена Черникова

Многие видят всех журналистов бредущими по одному коридору и регулярно обедающими в общей столовой. Никак нельзя осуждать любителей радио за эту иллюзию. Вот же он, приёмничек! Волны-то рядом. Чуть покрути рукоятку настройки

- соседняя станция бубнит. Да что рукоятка! Даже цифровые окошки новейших приёмников не убеждают условного потребителя, что станции разные, а редакции могут находиться в тысяче километров друг от друга. Телевидению в этом смысле почему-то легче.

Иду по Москве, кругом весна кипит, но чую заразу, горечь воздуха чую. Вы знаете, нынешний век будет жесточе былых. Вы готовы? Не понимаете? Нет, нет, сдирать шкуру с человека будут не каждый день, не без наркоза и не без массовой пропаганды. Наоборот, ему нежно сотворят новую, толстую, кожу и назовут её

информационным телом. Покров будет плотным и душным, - ватно-вакуумный скафандр, не вырвешься, а рванёшься - оставишь ему всё мясо.

Надтреснутая любовь моя к родине, успокойся ты. Разговаривать можно с каждым, а поговорить бывает и не с кем. Это не я первая поняла. Ну а ты поговори с вечностью, успокаивают меня поэты, которые всё гуще водятся в наших железных лесах. Откуда что берётся! Вот удивительная страна Россия! Поэты не берут подсвеченные ванны с добавлением шампанского и розовых лепестков. А гламурщики, берущие указанные ванны? Каков он, образ их вечности?

Кучевое облако стоит над моим городом, и птицы летят. У которых не сбита навигация. Вы знаете, что многие птицы дезориентированы? Мы испускаем волны,

засорили весь эфир, и птицы сошли с ума. Мы - это все мы, хотя некоторые думают, что только некоторые. "Мы полагаем, что строительство собственной резиденции - очень значимый этап в вашей жизни, начало вашего родового гнезда… Работаем с

самыми взыскательными заказчиками, отличающимися собственными взглядами на жизнь и дизайн". Реклама фирмы, которая строит дорогим россиянам "роскошную недвижимость на заказ в любой точке Европы - где бы вы ни пожелали". А если я пожелаю в Венсенском лесу? В Вестминстерском аббатстве - слабо?

А остальные по старинке ждут грачей, и - Боже мой, прекрасно, - люди ещё ждут грачей! Мои мысли о птицах - как столбы пыли над Сахарой. Не уложить их, не успокоить, я плачу от счастья.

Люди рвутся воевать. Я вижу мир через радиоволны, а ты - через оптический прицел.

Я вижу страсти, выворачивающие людям геном, как суставы гранатой, - он перестаёт быть волновым. Вы знаете, что геном - волновой? Был.

Молекула дезоксирибонуклеиновой кислоты поёт, пока молода, а поёт и молода она очень долго, она вполне вечна, знаете? Её можно заткнуть: сделайте нерождённому ультразвуковое исследование, вам же любопытно - кто там? И музыка древней молекулы глохнет навек, превращаясь в занудный, бессмысленный вой типа сигнализации. А потом оно, человекоподобное, родится, а музыки в клетке нет. Факт.

Я догадываюсь, что воевать наркотично. Наркомания войны не поддаётся лечению.

Может, объявить табу на войну? Сейчас я это сделаю. Вот, пожалуйста, делаю. Табу на войну. Табу. Нет, не получается. Падает вертолёт. Продолжаем обмен мнениями.

Ополоумевшие птицы. Обезголошенная ДНК. Всё возможно в обстановке, где силовые линии райских полей завязаны мёртвой петлей. Люди постарались, туго завязали.

На словах-то он города берёт. Сердце сердцу весть подаёт. У моря горе, у любви вдвое. Когда меня любишь, и мою собачку люби. Как телята - где сойдутся, там и лижутся

- Давай разбираться. - Профессор надеялся поверить, что Аня - действительность. Трудно.

Друзья пили чай в библиотеке. Уют плюша и кожи. Чистый воздух можно резать ломтиками.

Пирамида из коллекционных Библий высится на громадине журнального стола, окруженная ширмой-частоколом.

Профессор озадаченно любовался композицией: он не привык получать желаемое быстро, полно и безопасно.

- Выговори мне, предо мной всё, что у тебя накипело, - сказала мужественная девочка, тряхнув золотой головой.

- У меня полвека накипало. Всё успеть до ужина?

- Мы будем говорить и говорить, и сверять мысли. До ужина или до утра, останемся без обеда или будем питаться неотрывно, чтобы хотеть спать, но мне важен этот

разговор. Ты должен мне поверить. Хотя, если я что-то понимаю в людях, втайне ты ненавидишь слово "должен".

- Умница. Откуда такие мозги берутся? Ты в какой школе училась?

- Специализированной. С углублённым изучением всего на свете. Мы даже Библию кусками заучивали на трёх языках.

- Родная душа… - усмехнулся Кутузов. - И что тебе запомнилось? Что пропоёшь не раздумывая? Из самого сердца?

- Минуточку! Уточни: из памяти головы или из глубин сердца, выражаясь штильно?

- Ух, какое слово! Высокий штиль. Штильно! Ты чудо! А у меня дома осталось ещё одно…

- …которое ты всю дорогу считал чудовищем. Твои слова.

- Знаешь… невзначай вышло. Старая история с иностранными студентами. Приехали

в Россию по обмену, старательно учат язык. Я по молодости подхалтуривал: русский для нерусских. Начали морфемы. Слон - слонище. Рука - ручища. Выучили? Йес, говорят, дорогой профессор. Вы - чудовище. Я потом уразумел: научил их суффиксу

- ищ, а они влюбленно поблагодарили меня за науку. Раз чудо - значит, чудовище, большое чудо… Нечувствительность к оттенкам и деталям. В новом веке у нашенских, родненьких, увы, обесчутевших, аки туземцы, она буйно проросла.

- А-а-а…

- Надумала, умная голова специализированная?

- Йес, дорогой профессор.

"И открыть всем, в чём состоит домостроительство тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге…"

(Послание к Ефесянам 3:9).

- Вот это школа! - возвеселился Кутузов. - Ай да школы у нас пошли! И что - открыли вам тайну, прямо в школе?

- И не подумаю на тебя обижаться. Ты лучше как-нибудь ответь. У тебя есть любимый писатель, на которого ты вот так же готов сослаться в единый миг?

- Есть. Дарвин. Превосходный писатель. Люблю!

- Да что ты говоришь? Ну-с, тогда как в рекламе: любишь - докажи! - И Аня кокетливо протянула руку лодочкой, будто прося подаяния. Точь-в-точь как на известном плакате двусмысленная девица, алчущая ювелирки.

Безумная, безукоризненная, феноменально переполненная память Кутузова поднялась, будто в атаку, - хотя с кем сражаться? - но девочка попала в самое чувствительное место, где хранились неотвеченные вопросы.

- "Ложные факты крайне вредны для успеха науки, потому что они иногда удерживаются очень долго; но ошибочные воззрения, поддерживаемые известным числом фактических доказательств, приносят мало вреда, потому что каждый находит полезное удовольствие доказывать их ложность; а когда последнее сделано, одна из дорог к заблуждению бывает закрыта, и иногда вместе с тем открывается путь к истине"