Твое имя - Анна Платунова

— Мара… Ты можешь сказать мне все…

И Мара рассказала. Кто, если не Бьярн, должен знать? Он ничем не поможет, но даже от того, что ей есть с кем поделиться своими страхами, стало легче.

— Что же делать, Бьярн? Что же делать? — она повторила вопрос десятки раз, понимая, что это походит уже на какое-то безумие. Ответа все равно нет…

Бьярн действительно долго молчал, а потом медленно и основательно, как умел делать он один, принялся рассуждать вслух:

— Темная энергия проявилась только сейчас. Раньше ты ее не чувствовала, так?

— Да…

Мара вновь оглянулась на спящего Эрла. Она столько раз за сегодняшнюю ночь оборачивалась, надеясь, что случившееся окажется ошибкой. На самом деле ей даже смотреть на него было не нужно: Мара ни на секунду не переставала ощущать темную энергию, исходящую от мальчика.

— Голод Эрла тоже идет по нарастающей. Значит, раньше его что-то сдерживало. Но что?

Мара вскинула голову. Слова Бьярна вернули ей робкую надежду.

— Что? Я не знаю… Деревенская еда? Что-то другое в Выселенках? Или…

Мара зажмурилась — так усердно думала. Эрл остался жить чудом. Все думали, что он мертв, но он был жив. Или почти жив… Мох вестяник, из которого изготовляют настойку живисила, смог удержать его на грани жизни и смерти. Вдруг именно из-за него Эрл долгое время продолжал вести себя как обычный ребенок? А если так, то он снова поможет. Или нет… Но попробовать стоит.

— Настойка живисила! — крикнула Мара. — Срочно нужно раздобыть!

* * *

Эрл не понимал, зачем его разбудили в такую рань — вон, даже еще солнышко не проснулось. Очень бледная и серьезная Мара называла его зайчонком, но не улыбалась при этом. Бьярн тоже не улыбался, Эрл подумал было, что они сердятся на него из-за того, что он такой обжора. Но он ведь не специально. Он не виноват, что все время голоден. Эрл смутно помнил о каком-то странном ночном разговоре, но о чем Мара спрашивала и что он ей ответил — забыл. Кажется, снова говорили о еде.

— Я не стану сегодня просить пирожков! Честно-честно! — прошептал Эрл, чувствуя себя страшно виноватым.

Он увидел, что Мара и Бьярн переглянулись, и Мара отвернулась, сморщившись, будто собирается заплакать, но уже через секунду поглядела на него с улыбкой.

— Что ты, малыш. Можешь есть пирожки сколько хочешь!

И в доказательство своих слов протянула ему и пирожок, и оставшийся после вчерашнего ужина кусок сахара.

Бьярн поднял его на плечи и понес по дороге. Иногда деревья подходили совсем близко к Тракту, их ветви свешивались над головой Эрла, щекотали шею. Эрл срывал листья и ел их. Сначала жевал, а потом просто набивал ими рот и глотал. Почему-то ни пирожок, ни сахар не утолили голода. Он никогда не чувствовал себя таким голодным.

Эрл хотел срывать листья незаметно, но по осторожным взглядам Мары понял: она все видит. Видит, но не ругает его, не делает замечаний. Это казалось неправильным и каким-то страшным…

Еще хуже было то, что Бьярн стал вдруг аппетитно пахнуть. Будто у него под кожей текла не кровь, а сладкий сок. Сладкий, вкусный сок… Эрл облизнулся и тут же закрыл ладонями рот. Что это с ним?

А Мара источала еще более вкусный запах. Иди сюда, Марунечка. Иди ко мне. Я тебя так люблю, что хочу укусить…

— Мара! — крикнул Эрл. — Мара, я боюсь!

Его глаза сделались словно две медные монетки. Он вцепился пальцами в плечи Бьярна — перепуганный, растерянный.

— Ничего, малыш. Все хорошо. Все будет хорошо! — Мара ласково улыбнулась ему.

И улыбка действительно успокаивала, вот только в глубине глаз мелькало такое же выражение, как тогда, когда ей было больно — рана саднила и жгла. Ей и сейчас было больно. Но почему?

— Ты мне расскажи про своих маму и папу. Расскажешь?

Эрл понял, что она пытается его отвлечь — не маленький уже, — но не стал противиться.

— Мама очень красивая и добрая. И папа очень красивый и добрый. Мама по праздникам печет тоненькие блинчики. А начинка разная — и с ягодками, и с медом…

Эрл облизнулся, но тут же запнулся, понимая, что вновь завел разговор про еду.

— А папа много-много интересных историй знает. Мы с ними вместе ходили собирать вестяник. Его лучше собирать рано утром, тогда он свежий, сочный, кисленький… А еще в Анхельме наши друзья жили…

Эрл вдруг замолчал, произнеся «жили», и в одно мгновение ему стало ясно, что прошлая жизнь никогда уже не вернется. Что следовало говорить «мама была красивая и добрая», «папа знал много интересных историй»… В прошедшем времени…

Он закричал, забился и едва не упал на землю, но Мара успела, подхватила, прижала к себе. Эрл уткнулся носом ей в ключицу и заплакал. Сверху на макушку опустилась ладонь Бьярна. Так они и стояли втроем посреди дороги долго-долго, пока слезы Эрла не иссякли. А потом молча продолжили путь.

На подходе к Фермаго Мара вытащила из мешка перчатки и, морщась, натянула их на руки. Она не переносила ощущения чего-то постороннего на коже, ей казалось, что перчатки сковывают ее. Но до сих пор никому не удалось развенчать предрассудок об убивающем прикосновении некроманта. Не станешь ведь объяснять всем и каждому, что некроманты только тогда вытягивают жизненную силу, когда сами этого хотят, а обычное прикосновение не причинит вреда. Иначе прирожденные некроманты становились бы причиной смерти своих родителей еще в младенчестве. Мара и Эрла сколько раз обнимала, и до Бьярна дотрагивалась без последствий, но закон гильдии предписывал в городе закрывать руки до локтя — и точка.

Едва ступив за городскую стену, первым делом стали разыскивать лавку травника, где продавали настои и вытяжки из трав, мази и порошки. Лавками травника, которые во всех городах назывались одинаково, пользовались и медикусы, и некроманты.

Если в Фермаго где-то и продается настойка живисила, то искать ее нужно именно в таком месте.

За прилавком в окружении пузырьков и бутылочек, сухих веточек и листьев, разложенных горками на квадратиках промасленной бумаги, стоял молодой мужчина. Мара вдохнула знакомый с детства запах: почти так же — смесью трав и медикаментов — пахло у нее дома. И воспоминания нахлынули с новой силой. Ей показалось, что к запаху настоев примешивается резкий запах крови. Голова закружилась так сильно, что пришлось схватиться за Бьярна.

Мара несколько раз открыла и закрыла рот — она боялась спросить и получить отрицательный ответ. Напарник заговорил вместо нее:

— Настойку живисила продаете? Сколько стоит?

— О, да-да. Вчера только привезли партию на заказ. Но пара лишних флаконов имеется. Семь монет за один. Будете брать?

Мара и Бьярн переглянулись. Семь монет — почти все, что у них есть на двоих. Но раздумывать было некогда. Мара вложила свои четыре монеты в руку Бьярна, а тот выложил на прилавок все их небогатые сбережения.