Азимут бегства - Стивен Котлер

— Чувствовать что-то — это, черт возьми, нечто. Представляешь, очко, на стол пятьдесят долларов. Думал поиграть на твои деньги часок и отвалить. Каждый раз, как я ставил твои бабки, деньги сыпались на меня лопатами. Я не преувеличиваю. Я взял двадцать пять процентов сверху, как мы договаривались, по-честному. Если ты не согласен, можешь меня пристрелить, дай только я сначала поем.

Они умываются и идут в город, едят стейк, который заказывает Анхель. В девять они уже снова на дороге. Анхель за рулем, а Джек похрапывает на заднем сиденье. Оба счастливы. Счастливы оттого, что уехали, счастливы от темноты, от дороги и от того, что Лас-Вегас остался позади и постепенно исчезает, превращаясь сначала в уличный фонарь, потом в ночник, а в конце в едва заметного светляка.

Утро застает их у входа в каньон Колоб. Джек просыпается, шляпа висит на левом ухе. Он ошалело смотрит на песчаниковые скалы Харрикейна, обрамляющие западный вход, Анхель знает, что в глубине этого каньона узкие расселины. Каменные стены вздымаются на высоту под две тысячи футов, а на дне ширина не больше восемнадцати. Камни давят на грудь, не дают дышать. По дну протекает белый от пены поток, узкий и ревущий и сметающий все на своем пути. Здесь утонуло много праздных искателей приключений. Деревья растут в сотнях футов над землей, корни зажаты между камнями, ветви опираются на воздух.

Поздней ночью Анхель останавливается, покупает свежие фрукты, кофе и ассорти оладий. Они идут пешком несколько миль до скалы, выступающей над каньоном изломанным уступом. С земли скала напоминает перебитый нос. Вдали видны заросли бузины и сушеницы. Примус шипит и трещит на весь каньон, пока готовится завтрак.

— Отличные оладьи, — говорит Джек.

— Спасибо.

— Особенно со свежей клубникой.

Еще не поздно, когда они въезжают в Солт-Лейк-Сити. Вместительный старый дом с белыми занавесками на открытых окнах. Сестре Джека под шестьдесят, она слепая и все время сидит в кресле-качалке на широком белом крыльце. Над головой ее светит неяркий свет, в котором, как нимб, крутятся мириады комаров. Ее скрюченные пальцы намертво вцепились в подлокотники, словно она боится, что кресло сейчас весело рванется вперед и ускачет вдаль. На левом безымянном пальце обручальное кольцо, бриллиант сдвинут вперед и врезается в дерево подлокотника, оставляя в нем зазубрину. Видимо, день ото дня она становится все больше и глубже. Если бы в запасе у женщины был десяток миллионов лет, она бы, пожалуй, продолбила в кресле настоящий каньон. Сестру зовут Матильдой, она ласково улыбается Джеку, но немногословна. Пальцы ее все время судорожно сжимают кресло. Джек уходит в дом готовить чай, а Анхель смотрит, как ночь спускается на мир.

Он сидит рядом с Матильдой в другой качалке, прислушиваясь к вечерним звукам улицы.

— Какой у вас красивый дом, — произносит он наконец.

Возвращается Джек с чаем, но у Анхеля уже нет сил бодрствовать, он просит извинения и падает спать между двумя чистейшими простынями, пахнущими детской присыпкой и сиренью. Просыпается он около пяти, в самую темную пору ночи, и спускается вниз, раздвигая плотный непроницаемый мрак. Сидя за низким дубовым столом, он ждет восхода и при первых лучах солнца отправляется на кухню в поисках кофе. Он находит полный кофейник стоящим на плите. Чашки, серые и вместительные, аккуратным рядком висят на маленьких медных крючках. Они очень подходят для кофе. Анхель видит, что Джек не спит. Сидит в качалке на крыльце, закутав ноги одеялом.

— Привет.

— С добрым утром.

Шляпа Джека лежит тульей вниз в десяти футах от Джека на белых половицах крыльца. Шляпа наполовину заполнена игральными картами, вторая половина колоды в руках Джека. Он вертит кистью, перебрасывая пятерку треф то в начало, то в конец колоды, а потом бросает ее в шляпу.

— Матильда спит большую часть дня, а нам уже надо идти, поэтому я попрощался с ней от твоего имени еще вечером.

— Спасибо. — Как жаль, что он не сделал этого сам…

Они едут в город, завтракают, а потом Джек подвозит Анхеля на автостанцию «Грейхаунда» и покупает билет в один конец до Ред-Лоджа. Они садятся на скамью в зале ожидания, делят две сигареты и пятно желтоватого света, который падает сквозь оконное стекло им на колени.

Наконец Джек подмигивает Анхелю и говорит:

— Пошли, тебе пора выбираться отсюда, иначе ты опоздаешь на всю жизнь.

Автобус резко трогается с места. Джек стоит спиной к солнцу — высокий худощавый силуэт, — рука его описывает в воздухе широкую дугу. Окна автобуса отлично смазаны, гладкие и скользкие на ощупь. Анхель изо всех сил машет рукой, пока автобус отъезжает. Холодный ветер морозит пальцы. Он держит руку за стеклом, пока автобус набирает скорость. Они быстро проезжают улицы, потом выскакивают на шоссе. Он принимается за кроссворд. Битюг — слово из пяти букв, обозначающее сильного коня. За тонированными стеклами исчезает Юта, дорога пуста, облака над головой приобретают стальной оттенок. Проходит ночь, наступает новый день. Во сне ему явилась Пена, она выглядит моложе и подвижнее, быстро скользит по лесной тропинке, вырывая на ходу листы из какой-то старой книги. Автобус тем временем взбирается на высоту десять тысяч футов, а потом начинает падать в пустоту Чертова перевала. Картина напоминает конец света. Гнетущие мрачные скалы и небо, автобус полон людей, и никто из них не знает, что сказать соседу. Земля проваливается за заграждением дороги. На семи тысячах начинается дождь. На пяти они сворачивают с главной магистрали в Ред-Лодж. Добро пожаловать в дом рыбака. Воздух прохладен и сладок. Анхель потягивается и чувствует, как крупная капля падает ему за ворот. На чистом асфальте появляются лужицы. Однажды Пена сказала, что может провидеть будущее в лужице дождевой воды. Анхель даже не пытается этого делать.

Смертельно усталое солнце медленно тащится за горизонт. Начинают проступать оспины ночи, но вязкий, блеклый туман послеполуденного дождя задерживает уходящий свет, ломая его под странным углом. Анхель носится по городу в изношенных фланелевых брюках, измятый разочарованием, тупиками. В изможденных глазах плещутся отчаяние и усталость. На коленях грязь — след столкновения с единственным пьяницей в Ред-Лодже.

Прошло два дня, и в городке не осталось места, где бы он не побывал. Он прошел все улицы, читая надписи на почтовых ящиках. Он не нашел ничего ни на почте, ни в регистрационном бюро графства. Впервые он почувствовал, как неумолимы часы, отсчитывающие время жизни.

Он идет в отель, собирает грязную одежду и отправляется в прачечную самообслуживания. По дороге, в «Уол-Марте», он покупает тяжелый махровый банный халат, в который заворачивается, пока сохнут его вещи. В «Лондромате» малолюдно, но те, кто есть, нехорошо косятся на Анхеля и неприязненно качают головами. Наплевать. Когда он был маленький, то мама, затевая стирку, всегда завертывала его в свой халат. Иногда прошлое вползает в душу, и он сдается под его неудержимым натиском.

В этом было мало приятного. Но… халат уже в гостиничном чулане, чистая одежда на Анхеле, солнце за горизонтом, а сам он на скрипучем шатком стуле, пьет «Джордж Диккель» номер восемь — лучшее средство готовиться к неожиданностям.