Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Евгения Соловьева

– …как Леон, – продолжил за него Дон, хлопнул его по спине и засмеялся. – Слышишь, Киллер, тебя назначили идолом и кумиром, придется соответствовать.

Киллер изобразил величие и мудрость, сведя глазки в кучку и высунув язык. Натуральный кумир.

Веселье несколько разбавил Ришелье. Видно было, что работать капитаном Очевидностью ему неохота, но если не он – то кто?

– Дон, ты же не думаешь, что на этом все закончилось. – И перевел взгляд на Ромку, словно заново оценивая его сегодняшнюю эскападу.

Ромка отвел глаза. Вроде бы осознал, смутился – а ничего подобного. По позе было видно, что злится и обижается, но считает себя правым.

Идиот. Станиславский недоделанный. Всегда ж был нормальный парень, с мозгами, а тут – слава в голову ударила. Ничего! Пройдет же у него эта дурь!

– Разумеется, не думаю. – Дон передернул плечами и приложился к минералке. – Придется разговаривать с Поцем-старшим, чтоб придержал братишку. И по одному не ходить.

Киллер буркнул что-то согласное. Следом – Витек и Ариец и последним – Ромка. Он даже просветлел лицом, забыл про злость с обидой и снова стал похож на человека. Хорошо хоть, не на щенка. Не его образ.

На этом Дон закончил политическую часть и предложил перейти к обсуждению дам.

Разговор про девчонок Семья поддержала. Кир поведал о второкурснице из Плешки, с которой он познакомился пару недель назад, и «вроде даже чего-то у нас намечается», Витек – о Катьке из «ведьм», – оказывается, у них роман чуть не с первого класса. Дон даже удивился мельком, как хорошо они конспирируются. Не чета Ромео с Джульеттой.

Но особенно отличился Ариец. Таких дифирамбов Лизке, зуб можно давать, никто еще не пел. Причем, что особенно ценно, за глаза и на полном серьезе. Остальные даже ржать над ним не стали, из сочувствия. Попал парень. Влюбился. Еще немножко, и стихи ей писать начнет.

– А ты ей стихи напиши, – словно подслушав его мысли, предложил Киллер и довольно хохотнул. – Вон как Дон Маринке на той неделе.

Дон фыркнул. Тоже мне, стихи. Так, поздравлялка на день рождения. Кстати, отметить толком так и не удалось – в кафешку-то сходили, но кафешкой с поцелуями дело и ограничилось. Ночевать к Дону она не пошла, там же мама, да и ее родители дома ждут. Настаивать и уговаривать Дон тоже не стал – Маринка попусту не капризничает.

А вот Ариец отреагировал странно. Повел плечами, отвел взгляд.

– Эрик, ты чего мнешься?

Ариец тихо пробубнил:

– Мишаня, он это… ну… ему ваша Маринка нравится, все знают. Ну и это, он будет в школе цепляться, значит. И вообще. Присмотреть бы.

Дон опешил. Ну ничего себе? Поц – и Маринка? Да уж, совсем скверно. Конечно, у Дона с Маринкой не то что великая любовь. Просто сейчас им хорошо вместе, но после школы все закончится. Маринка пойдет в питерскую консерваторию, Дон поедет учиться дальше в Рим или в Милан. У каждого будет своя жизнь, с кем-то другим. И по этому поводу оба не страдают, сейчас все отлично, так чего еще надо-то? Все высокие чувства – в музыку и рисунки, все прочее не имеет особого значения. И, уж если честно, положи сейчас на Маринку глаз кто другой, ну вот хоть Кир, – Дон бы, пожалуй, отступил. Друг же! Но чтобы Поц?!

Нет уж. Только через его, Дона, труп. А лучше – через Поцев труп!

– Обойдется без Маринки, – буркнул Дон и тут же улыбнулся: нечего портить посиделки всякой фигней вроде Поца. – И вообще, что это мы снова о Поце? Пиво греется, парилка остывает!

На том серьезные разговоры сменились на культурные посиделки сначала в предбаннике с пивом и анекдотами, затем снова в парилке, с минералкой и березовыми вениками: у Арийца обнаружился истинный талант к парному делу. Кир даже предложил назначить его главным по веникам – с одной стороны, в шутку, а с другой… если Кир де Ришелье так шутит, значит, признал Арийца годным к службе на благо Семьи.

К концу последнего заплыва в бассейне и сам Дон расслабился окончательно и поверил, что Ариец и Витек – свои люди, Поц наверняка послушает старшего брата, «Двенадцатая ночь» займет первое место на фестивале, и вообще всеобщее счастье вот-вот наступит.

Суки!

Все суки! Вы у меня еще кровью умоетесь, вояки хреновы!

Вы что думаете, раньше у нас война была? Да это я только разминался, а вот теперь воевать начну, раз мира не хотите!

Нет, я зачем через себя переступал, зачем в этот пидорский спектакль просился? Чтоб на меня всякая шестерка тявкала?! Дон этот, мажор, даже сам ответить не соизволил! Перед всем классом опустил. Ну я ему, ну я… Стукач гребаный, нет чтоб по-мужски разобраться, он Фильке плакаться побежал!

Миша скрипнул зубами.

Что Филька брату настучит – это будьте спокойны. А брательник уж примет меры. Заранее слышится: боец, стройсь! Фанеру к осмотру!

А потом выговор организует. С занесением.

И по ушам ездить станет. Не хуже Фильки! Вы, мол, в одном строю! Друг другу спину прикрывать! Сам бы попробовал – в одном строю! С мажорами!

И Ариец еще… какой он Ариец, крыса он!

Оли-ивия, мать его…

Миша в сердцах сплюнул на чисто выметенный тротуар.

Порылся в карманах в поисках сигарет.

Вспомнил, что последнюю выкурил сразу после уроков, а денег на новые нет. И на шаверму, которой пахнет на весь квартал, тоже нет. А он не обедал. И домой идти – только нарываться на меры, мать их!..

Он задумчиво оглядел Исаакиевский, прищурился на блестящий шпиль Адмиралтейства. Снова принюхался.

Шаверма с чесноком и кинзой пахла так, что сводило живот. И, как назло, из дверей паба вывалились какие-то мажоры, на ходу открывая бутылки темного «Карлсберга».

Такого же, каким угощала в «Парадизе» Анаша.

Она тоже говорила, что надо мириться. Но, в отличие от Фильки, не ездила по мозгам и вообще понимала расклад. Правильная тетка. Умная. И ей плевать, что Миша – младший брат. Возраст – не главное!

«А если не выйдет, то можешь мне позвонить и все рассказать. Вместе мы что-нибудь и придумаем».

Отвернувшись от мажоров с пивом и надкусанной шавермой, Миша достал мобильник. Уж лучше потрындеть с Анашой, чем болтаться тут, как дерьмо в проруби.

Она ответила сразу, словно ждала звонка.

– Ты где?

– У Адмиралтейства.

– Я рядом, сейчас буду, – и отключилась.

Миша сунул мобильник обратно в карман. Поддел ногой смятую пивную банку, отправил ее пинком в урну и полюбовался на полет.

В его городе должно быть чисто.

Всегда.

Из бани сплотившееся ядро безобразия вывалилось под матерные частушки в хоровом исполнении. Солировал Ромка, аккомпанировал Киллер, за неимением гармошки насыпавший монет в жестяную банку из-под пива – получились русские маракасы.