Девять совсем незнакомых людей - Лиана Мориарти

Она разглядывала его, облаченного в слишком короткий халат, закинувшего одну волосатую ногу на другую. Словно супермодель, приглашенная на ток-шоу. Его два старших брата, упитанные приземистые крепыши, донимали его за эту женскую манеру, но он только улыбался и показывал им палец.

Волосы у него все еще были мокрые после посещения горячего источника и плавания в бассейне.

Горячие источники находились неподалеку от дома, нужно было лишь выйти через заднюю дверь и пройти по дорожке, щедро обставленной указателями. Возле источников было пусто. Они нашли Тайный грот, представлявший собой каменистую чашу в тени, едва вместившую их троих. Они устроились полукругом и наслаждались ландшафтом. Хизер и Зои слушали бесконечные рассказы Наполеона о том, как минералы в воде способствуют улучшению кровообращения, снижают уровень стресса и так далее и тому подобное; она не помнила толком, что он еще наговорил. Бесконечный монолог Наполеона был привычным фоном ее жизни, словно постоянно включенное радио. Лишь отдельные фразы доходили до подсознания. Его явно встревожила мысль о предстоящем пятидневном молчании, а потому он говорил даже быстрее обычного, без остановок, его голос бесконечно булькал, как булькала вокруг пенистая, теплая, пахнущая серой вода.

– Детка, конечно, я смогу пять дней не открывать рта! – заверил он Зои, которая с искренней озабоченностью на красивом лице смотрела на отца. – Если ты сможешь обойтись без своего телефона, а твоя мать без кофеина, то и я смогу обойтись без разговоров!

Потом они втроем охлаждались в бассейне: прохладная голубая хлорированная вода после горячего источника казалась просто волшебной. Хизер наблюдала за Зои, которая пыталась обогнать отца: он плыл баттерфляем, она свободным стилем, получив пятисекундную фору. Он выиграл, хотя и не хотел выигрывать, но не умел притворяться, как это случалось, когда она была маленькой. Потом они сели у бассейна, и Зои рассказала им забавную историю о своих университетских преподавателях. Хизер не очень понимала, что тут смешного, но по лицу дочери видела, что история должна быть смешной, так что смеяться было легко. Это был один из редких и особых моментов счастья. Хизер знала: они все трое отметили это, и надеялась, что это предзнаменование чего-то хорошего.

А теперь им предстояло пять дней не открывать рта.

Хизер вдруг почувствовала ужасное раздражение – а может, ее тело просто требовало макиато, – потому что этот так называемый отдых не должен был превращаться в страдание. Наверняка было множество других пансионатов, предлагавших такую же идиллическую обстановку, но без всяких драконовских унижений. Ни одному из них не требовалось похудания. Проблема лишнего веса не стояла перед Хизер! Она взвешивалась каждое утро ровно в шесть часов и, если видела, что стрелочка уходит не в том направлении, регулировала свою диету. Ее индекс массы тела находился в категории «ниже нормы». Но только на килограмм. Она всегда была стройной. Зои иногда обвиняла Хизер, что у нее расстройство пищевого поведения, потому что она всегда так разборчива в еде. Она не тянула в рот что ни попадя, в отличие от Наполеона, который как пылесос глотал все без разбору.

Наполеон встал. Положил свой чемодан на кровать, расстегнул молнию, извлек из него аккуратно сложенную футболку, пару шортов и несколько трусов. Он собирался как солдат, чей вещмешок будет обследовать сержант. Он снял халат и остался в своем тощем, белом, волосатом, обнаженном великолепии.

Из-за нехарактерного для него молчания муж вдруг показался ей незнакомцем.

Когда он натягивал на себя футболку, мышцы на его спине двигались согласованно, как у какой-нибудь сложной механической машины. Рост Наполеона и его занудное поведение были прикрытием его сексуальности.

В первый раз, когда они занимались сексом много лет назад, Хизер думала про себя: ну и ну, какой сюрприз. Кто бы мог сказать, что парень вроде Наполеона знает толк в таких делах. Он ей очень понравился, был нежен, забавен, внимателен, но она подспудно думала, что спать с ним будет все равно что убирать улицы. Секс предполагался вежливый, дружеский, «огромное спасибо за обед и кино с Кевином Костнером», а не секс, от которого срывает крышу. Она знала, что воспоминания Наполеона об их первом свидании не похожи на ее. Его воспоминания были цельными, приятными и корректными, как и полагается воспоминаниям о первом свидании будущих супругов.

Наполеон застегнул шорты и ремень. Он раздражающе быстрым, энергичным движением продел коричневую кожу через серебряную металлическую пряжку. Вероятно, чувствовал ее взгляд на себе; он был полон решимости выполнять эти идиотские правила, несмотря ни на что. Он был таким хорошим человеком, его долбаная идеальность лезла из всех его долбаных дыр!

Ярость овладела ею с силой и неодолимостью родовых схваток. Спрятаться от этого чувства было невозможно. Она представляла себе, как бьет его в лицо кулаком, крушит его скулы, как бриллианты на ее обручальном кольце рвут его кожу снова, и снова, и снова, как капает кровь. Ярость налетела на нее как вихрь. Ей пришлось прижать носки к полу, чтобы не броситься на Наполеона, когда он застегивал сумку, которую поставил на пол в углу комнаты, где никто не мог о нее споткнуться.

Она впилась взглядом в обои, где был вырван небольшой кусочек, островок, и несколько раз вдохнула и выдохнула по методу, который преподавала своим подопечным на курсах будущих матерей: вдох, вдох, выдох, хи-хи-хо, вдох-вдох-выдох.

Наполеон пересек комнату и вышел на балкон. Он встал, расставив ноги, ухватившись руками за перила, словно находился на палубе корабля в шторм.

Ярость чуть ослабла, потом еще, а потом совсем исчезла.

Готово. Она снова преодолела это. Ничего не заметивший объект ее ярости наклонил голову, обнажая беззащитную белую шею. Он ничего никогда не узнает. Он пришел бы в ужас и был бы очень глубоко ранен, если бы узнал о неистовстве ее тайных мыслей.

Хизер почувствовала слабость. Во рту появился вкус горечи. Ее словно вырвало.

Она открыла собственный чемодан, вытащила шорты и майку. Позже, после медитации, ей потребуется пробежка. Она не будет чувствовать облегчения после часа сосредоточения на дыхании – она будет на грани безумия.

Приезд сюда был ошибкой. Дорогостоящей ошибкой. Им следовало поехать в большой безликий отель.

Яростным рывком она затянула шнурки на своих кроссовках и открыла рот, собираясь заговорить. Она определенно собиралась говорить. В молчании не было никакой нужды. Они не будут говорить в присутствии других гостей, но с какой стати хранить это неловкое, странное, нездоровое молчание в стенах их собственного номера.

А бедняжка Зои – одна и с закрытым ртом в соседней комнате? Хизер и Наполеон впадали в панику, если она слишком долго оставалась одна в своей спальне дома, что случалось часто: ей двадцать лет и нужно готовиться к занятиям. Если из ее комнаты некоторое время не доносилось ни звука, кто-нибудь из них находил предлог войти и проверить, что с ней. Она никогда не жаловалась и никогда не запирала дверь. Но в «Транквиллум-хаусе» не было семейных номеров. Им пришлось забронировать для нее отдельную комнату.