Сильные. Книга 1. Пленник железной горы - Генри Лайон Олди

– Ну, вот Мюльдюн меня к вам привез. А брата нашего почему не везет?

– Нюргуна?

– Ну! Что ему, трудно привезти?

Имя прозвучало. Нюргун? Наверное, я знал его всегда. Мой старший брат, существование которого от меня скрывали, не мог носить другое имя[22].

– Не выпустили еще, – предположил кузнец. – Из колыбели.

– Нюргуна? Из колыбели?!

– Ну да, – согласился Кытай Бахсы. Это он у меня нудакать обучился. – Когда выпустят, тогда и привезет.

Я прикусил губу: больно, до крови. Колыбель? Мой старший брат Нюргун лежит в колыбели? Что это за брат такой? Что это за колыбель такая?!

– Поздновато, как по мне, – осторожно заметил я. – В колыбелях лежать, а?

Кузнец вздохнул: согласился, наверное.

– Я дома так и говорю всем: поздновато. Папе, маме, Мюльдюну. Я говорю, а они не слушают. Считают меня молокососом. Вот вы – другое дело, – я придвинулся ближе. – Мудрый вы, мастер Кытай. Ох, и мудрый!..

Я не ошибся. Мудрые, они болтуны. Мы еще долго разговаривали. Куо-Куо даже бегала суп заново греть. Одну миску – Юрюну-боотуру, другую – отцу-мудрецу. А что? Обычное дело. Он к концу беседы сильно проголодался.

Там, на островершинной скале,

Что бешено кружи́тся всегда,

Подпрыгивая на вертлюге своем,

Три ели железных растут.

На их могучих кривых корнях

Три железные колыбели судьбы,

Как железные рыбы подземных морей,

Нанизанные на рожон,

Бьются, подпрыгивая и дребезжа.

«Нюргун Боотур Стремительный»

Песок – слежавшийся, плотный. Идти по нему легко. Ближе к Кузне он сплошь измаран жирной копотью. Кое-где – проплешины. Дальше он делается ржавым с черными пятнами. И вот теперь – песок как песок. Цветом похож на осенний скукоженный лист, с редкими прожилками ржавчины. Скоро, пожалуй, и они пропадут. Ёлки здесь чахлые, с рыжиной, но уже не сухие, как вокруг Кузни.

Живые, ёлки-то.

Я не выдерживаю, оглядываюсь. Оглядываться – плохая примета, знаю. Это шея моя глупая не знает, вертит головой, дурища, туда-сюда. Кузня скрылась из глаз, её заслонили сопки. Казалось бы, такую домину с другого конца света должно быть видно. А тут отошел всего-ничего, она и сгинула, как не бывало! Не заблудиться бы, когда возвращаться стану…

Поначалу я беспокоился. Силенок маловато, хорошо бы поберечь, а я, балбес, нате-здрасте – беспокоюсь. Уйти из Кузни, думаю. Непросто будет, думаю. Придется умом пораскинуть, думаю. Оказалось – и раскидывать нечего. Не нечем, а нечего! Мюльдюн уехал, а кузнецу с его семьей я-здоровый был до еловой шишки. В первый день – не в самый первый, а в тот, когда я с постели встал – Куо-Куо меня завтракать кликнула. Ну, я пришел. Так кузнецова жена поначалу меня и не заметила. Что есть, что нет… Я поздоровался, стою. Неловко без приглашения за чужой стол садиться! А она кузнецу миску поставила, дочке поставила, себе… Спасибо, Куо-Куо голос подала:

– Мама! Юрюн Уолан кушать хочет!

Старуха на меня зыркнула, как на пустое место. Точь-в‑точь моя мамочка, когда я ей про Кустура говорю: мол, ему тоже поесть надо! Ну да, для кузнечихи ее семейство, небось, самое главное. Все остальное – побоку. Миску она мне, врать не буду, выделила. Харчей навалила: вровень с мастером Кытаем. А мастер Кытай, если вы вдруг забыли, меня в сто раз больше. Кашу я съел, молоко выпил, а вяленую жеребятинку и полоски копченого налима сгреб потихоньку со стола, припрятал.

В дорогу пригодится!

Покрутился туда-сюда: нет, никто за мной не следит. Перед сном нарочно гулять ушел подальше. Вернулся поздно, а они – хоть бы хны! Ураса моя на отшибе, в глухом углу. Хоть помри там, хоть сиднем сиди – никто не проверит. Второй день гуляю, делаю, что хочу, третий. Никому я не интересен, кроме Куо-Куо. К счастью, ее интерес с невестиного изменился на материнский, а во-вторых, она с утра до ночи своей собственной мамаше по хозяйству помогает. Как я выздоровел, только за едой и видимся. Ну, я и стал собираться. Дорогу мне кузнец показал: мол, за теми сопками – спуск в Нижний мир. Левой, правой, прямиком в Елю-Чёркёчёх, Бездну Смерти. Там, приятель, три железные колыбели висят, в одной из них – твой брат Нюргун.

Все просто, и идти недалеко.

Понадобилось много лет и еще больше событий, чтобы я узнал самого себя получше. Простак я, если угодно. Простофиля. Люблю прямые дороги, не люблю повороты. А хитрые тупички ненавижу лютой ненавистью. Там, в Кузне, я-то себе виделся знатным хитрецом. Еще бы, самого Кытая Бахсы обманом разговорил! Про брата выпытал, про колыбели, про дорогу к ним. Простоватость кузнеца, выложившего малолетке всю правду-истину, не показалась мне чем-то особенным. Я-простак не удивился другому простаку, пусть даже взрослому. Не подловил на внутреннем родстве – с собой, Мюльдюном, нашими родителями… А что? Обычное дело. Помните мои разговоры с отцом? С мамой? Ноги на перила, взгляд на горы: «Рад тебя видеть, Юрюн.» Плывет уточка, улыбается: «Ложки не забыл? Приятного аппетита, кушай на здоровье.»

Ничего такого не заметили?

Вот и я тогда не замечал.

Мне в первую очередь название не понравилось: Бездна Смерти. С другой стороны – колыбели. Для младенчиков. В Бездне Смерти, ага. Ерунда какая-то, одно с другим не вяжется. Ладно уж, схожу, проверю. Боотур я или кто? Авось, не сгину. Для спуска веревка понадобится. Бездна, все-таки… Да, оружие. Адьяраи внизу, небось, так и шастают!

Всё оружие, что я выбрал, куда-то делось. Ушло, наверное, в переплавку. И зачем выбирал, спрашивается?! Я у мастера Кытая спросил, только он не ответил. У постели моей разговорчивый был – куда там! А тут замолчал, как отрезало. Я ему:

– Лука жалко. Очень уж…

Он мне:

– Угу, очень.

Поговорили.

Я прикинул: в доспехе лезть в Бездну не с руки. Копье тоже мешать будет. И щит. А вот меч… Меч мне точно нужен! На спину прицеплю и полезу. Мечей в оружейной – как иголок на сосне. Взять? Без спросу?! Я не мошенник, не вор. Я сын Сиэр-тойона! Значит, будем действовать честно, но хитро!

После обеда я поймал мастера Кытая. Я уже выяснил: если с ним не заговорить, он меня не замечает. Прямо как мой отец, когда на веранде сидит. Так отцу я сын, а кузнецу – никто. Вот он меня в упор и не видит. Обычное дело. А заговоришь – ничего, получается.

Я ему:

– Мастер Кытай!

Он мне:

– Чего тебе?

– Можно у вас в оружейной меч взять?

Он хмурится. Жадничает. Я ему:

– На время! Я верну, правда!