Байки старого шамана - Александр Эрдимтович Башкуев

и за Учредительное собрание. Однако потом народ разобрался, что он за фрукт и повернул оружие в верную сторону. А как иначе?

Поймите правильно: китайцы прибывают на работу в количестве миллиона-двух, просят их принять за Христа ради, а завтра их, уже работающих, приходят рэкетировать эти самые «боксеры», и вот они уже сторонники китайской преступности. А прикиньте-ка, что такое пара миллионов китайцев, вооруженных холодным оружием, среди нашей Сибири, а во главе них — курильщики опиума! А за ними сзади маячит Япония, причем японского шпиона порою не отличишь от китайца, а за японцами тень Британии, которая только и знает, что гадит нашей стране! Тут от такой банды в два миллиона штыков регулярные армии не спасут. Надо народ хоть как-то вооружать. Так и начиналось становление будущей Советской власти в наших краях. Сперва с того, что всех мальчиков и юношей стали готовить к возможному подавлению китайского бунта. Бег, прыжки, борьба и подтягивание. А конному делу учить не было смысла, в наших краях, чтоб от юрты до сортира доехать, как говорят, монгол садится на лошадь. Затем их уже как православных стали учить работе с холодным и огнестрельным оружием. В школе меня, к примеру, учили, как по запаху найти опиум и тому, что торговцы опиумом страшнее, чем душегубы-каторжники. Ведь китайцев в те годы было больше, чем монголов и русских в наших краях, притом все китайцы или состояли в преступных сообществах, или платили им дань. А когда случилось восстание боксеров в Китае, мои отец с дедом и всеми нашими людьми с оружием в руках окружили Акатуйскую каторгу, где был рабочий лагерь китайцев, и целую неделю их всех там обыскивали и переводили в соседний лагерь. С тех пор Акатуев у нас стало два — Старый Акатуй и Новый. И это не шутки — на трех строившихся участках на юге Читы китайцы взбунтовались и срыли даже железнодорожные насыпи, я уж не говорю про рельсы со шпалами. Всех русских с монголами при этом убили. В общем, когда отрубленные головы русских инженеров китайцы на пиках выставили, а нас, как азиатов, стали звать примкнуть к их восстанию, тут уже всем стало ясно, что с ними разговоры закончены, а нашим рабочим отрядам еще тогда, при царе, было на руки огнестрельное оружие выдано. Так что когда после революции, а потом после Победы над Гитлером принималось решение о выселении всех китайцев, то после Гражданской дед, а после Победы — я проголосовали «за» выселение, и на это есть причины. Однако не надо всех китайцев считать одинаковыми. Те из них, кто вступал в большевистскую партию, были совсем иными. Они вместе с нами боролись с торговцами опиумом и не считали китайцев лучше нас — не-китайцев. Поэтому с ними у нас всегда был мир и взаимное уважение. У меня самого с давних пор было много друзей-китайцев, однако со времен Мао там все изменилось, и слишком сильны у них те же боксеры-националисты. Вы их узнаете по тому, как они кричат и становятся в свои стойки, а потом кулаками и ногами размахивают. Увидите такое — помните, что стрелять в них надо без промаха, иначе отрубленные головы наших инженеров с железной дороги вашими головами пополнятся.

В общем, когда закончили строительство в 1903 году, был у нас пир на весь мир. Я всю жизнь прожил с серебряной столовою ложкой, всегда носил ее в сапоге за голенищем. На ложке были выбиты цифры «1903» и знак Дороги. Это была ложка моего отца, а тот в том году на железной дороге работал, и его за работу по запуску Дороги премировали. Ну, как работал, он как раз получил тогда патент инженера-путейца, вернулся из Санкт-Петербурга и аккурат успел попасть в списки работников. Когда шла война, многие удивлялись, почему я ем серебряной ложкой (может, какой фон-барон), а потом увидели, что у всех, кто с нашей дороги, бывали такие ложки. Да она у меня и сейчас в номере. Попросите кто-нибудь ее из номера принести. Она там на тумбочке. А — вот она. Видите, пожелтелая вся, потому что это не чистое серебро. Тут велика примесь меди. Это китайское серебро низкого качества, а на хорошие ложки у Дороги тогда денег не было… Только построились, и поезда тогда еще не пошли. Меня еще даже на свете не было, а ложка эта то событие помнит.

Потом все пошло хорошо и даже совсем замечательно. Дорога в наших краях тогда была чуть-чуть не достроена, и поезда через Байкал перевозил дедов паром, на котором он служил лоцманом, а капитаном там был Алексеев — зять дяди Бориса Башкуева, так что в эту пару лет мы много отстроили. Дед поставил новую церковь и даже хотел ставить новый дом — каменный. А потом случилась война с Японией. Отец просился тогда добровольцем на фронт, но его не взяли, ибо у него была путейская бронь. Тогда он пошел на строительство Кругобайкальской дороги. Это триста без малого верст по самому берегу Великого Озера, и все это сквозь сплошную скалу. Сама дорога идет от Мысовска дальше на юг, потому что у Мысовска начинается долина реки Улунды, которая течет с хребта Хамар-Дабан, южней Улундинского тракта дороги через наши горы отродясь не было. Именно поэтому дорога от Мысовска резко уходит на восток — до самого Нерчинска, а оттуда поворачивает и идет почти столько же обратно в знаменитую Кяхту, которая тогда звалась Троицкосавск и была нашей границей с китайцами, а иначе через горный хребет Хамар-Дабан перебраться нет ни малейшей возможности. Поэтому-то три «черных» рода Востока — Третий, Шестой и Девятый, которые всегда контролировали Дорогу от Мысовки до Кяхты, и стали самыми богатыми среди наших родовичей.

Так что пробиваться вокруг Байкала по Улундинскому тракту, по которому и идет нынче Транссиб, пришлось сквозь скалу. Триста верст дороги, и на каждую версту — вагон динамита. Они совершили подвиг. Отец мой при этом не был инженером или тем, кто это все проектировал. Он был вчерашний студент сразу после института. Но в те годы он взрывному делу выучился и стал обычным взрывных дел мастером. Ему за заслуги выдали памятную медаль как строителю Кругобайкальской железной дороги и участнику нового метода построения туннелей в горах. За эти самые туннели он и получил патент на взрывных дел мастера, ведь там надо было не просто взорвать, а так взорвать, чтобы скала выкрошилась и в то же время