Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

Дорога домой получается нетипично долгой, ибо всякий раз, когда на пути оказывается скопление бомжей или подростков угрожающего вида (темные волосы, карие глаза – да, Гвендолин?), у вас возникает неодолимое желание свернуть на боковую улицу. Возможно, вы опасаетесь, что, заметив давешнего астронома, не удержитесь от соблазна въехать на тротуар и хорошим ударом бампера запустить его на Луну. А может, просто понимаете, что одинокая ухоженная женщина за рулем роскошного авто кажется легкой добычей, и на каком-нибудь красном светофоре снаряд может угодить в ту же воронку. Совпадения бывают не только приятными.

Вот так, петляя, плача и дрожа, вы добираетесь наконец до Второй авеню – односторонней артерии, текущей на юг, прочь от Куин-Энн-Хилл. Эту навигационную ошибку нужно исправить. Притормозив, вы изучаете перекресток на предмет разворота – и вдруг подпрыгиваете от испуга: машину ударяет мощный музыкальный заряд. Вы оглядываетесь по сторонам и замечаете зигзаги ослепительного неона, складывающиеся в слова: ЖИВАЯ МУЗЫКА ПО ПЯТНИЦАМ! БЕТТИ-СПАГЕТТИ С ФРИКАДЕЛЬКАМИ. Вот он, клуб «Вервольф»! Согласись вы сегодня пойти сюда с Кью-Джо, она, быть может, вернулась бы домой вовремя, и сейчас не пришлось бы о ней беспокоиться. С другой стороны, если бы Кью-Джо хоть немного разбиралась в музыке, то вариант с клубом «Вервольф» отпал бы сам собой. Из-за разницы во вкусах вы даже о кино не могли договориться: вам хотелось увидеть что-нибудь двухсерийное с Гари Грантом, а подружка настаивала на трансцендентном порно с обещающим названием «Глубокое проникновение». О боже, какая пустая и дурацкая дружба! И все же – пусть Кью-Джо вернется домой целая и невредимая…

Свернув на боковую улицу, вы замечаете в центре квартала большое скопление народа и рефлекторно нажимаете на тормоз, чтобы сдать назад, на Вторую авеню. Однако, приглядевшись, успокаиваетесь: люди одеты в дорогую стильную кожу и стоят в очереди перед бархатным канатом, натянутым между золочеными столбиками. Вы тихонько подаете вперед. Ни транспарантов, ни неоновых знаков. Скромная бронзовая табличка на дверях сообщает, что это заведение – ночной клуб «Женский луч». Робот, похожий на Марселя Дюшана, с дымящей сигаретой в резиновых губах, запускает посетителей по одному, придирчиво осматривая их лица и одежду, отсеивая неряшливых, несостоятельных и неспокойных. Правильно, так и надо! В восьмидесятые такой порядок был нормой. А сейчас клубы и рестораны пришли на грань разорения, и посетителей буквально затаскивают с улицы за шиворот. Марсель (здорово его запрограммировали!) отрывает дверь, чтобы впустить экстравагантную пару, одетую в одинаковые костюмы из розовой змеиной кожи. На короткий миг перед вами мелькает переполненный зал и освещенная сцена, где, обхватив барабаны обезьяньим филиппинским захватом, сидит ваш отец – типичная, тысячи раз виденная поза. Прежде чем стальная дверь захлопывается, до вас долетает несколько знакомых строф:

Цепко зажав под мышку

Большого плюшевого мишку,

Приз с карнавала лживой любви,

Я забираюсь в фургончик Смерти,

Повинуясь гипнозу щекотки,

И лакричных липких леденцов.

Да уж, памятный стишок, называется «Ежедневный неудачник». Мать написала его как раз перед тем, как сигануть с моста Авроры.

Вы медлите, надеясь еще раз взглянуть на отца, но сзади нетерпеливо бибикает длинный лимузин. Приходится уехать.

«Повинуясь гипнозу» пробудившихся дочерних чувств, вы могли бы по пути домой проехать мимо моста Авроры. Но это большой крюк, и к тому же вы не уверены, что мать покончила с собой именно там. По правде говоря, вы вообще не знаете, каким образом она ликвидировала свои бренные активы. Единственное воспоминание, причем очень яркое, – это когда в июне (вам было двенадцать лет) мать, подражая своему поэтическому кумиру Сильвии Как-ее-там, включила духовку и сунула туда голову. К несчастью (или к счастью?), она допустила позорную оплошность. Плита была электрической.

Вместо того чтобы надышаться газом и уснуть вечно сладким сном, она лишь слегка подрумянилась и сожгла себе волосы. Воняло в квартире ужасно. Вы выбрались из кровати, чтобы посмотреть, откуда такая вонь, – и увидели, что мать стоит на коленях посреди кухни, с головой, дымящей, как паровозная труба, а отец льет на нее красное вино из кувшина. Вот такой вы ее видели в последний раз.

Ночь она провела в больнице, лечась от ожогов головы, а на следующее утро вас с братом отвезли на все лето в Окленд, к бабушке Мати. В августе мать совершила вторую попытку – на этот раз успешную. Маленькую Пипи решили избавить от подробностей.

Вы паркуете машину перед домом. Если Белфорд ожидает, что его возлюбленная будет всю ночь прочесывать Куин-Энн-Хилл в поисках чертовой обезьяны, то он полный идиот. Даже если бы не нападение, вы все равно не стали бы искать Андрэ. Только не сегодня. Завтра – другое дело.

Перед тем как войти, вы почему-то смотрите на Сириус. Сириус-А. Сириус-В невидим невооруженным глазом. Если он вообще существует. Этот тип мог вас просто дурачить. «Эй, малышка! Хочешь посмотреть моего белого карлика?» Надо будет спросить толстуху Кью, наверняка знает. Она однажды рассказала, что все тяжелые элементы во вселенной – даже те, которые входят в состав человеческого тела, – возникли в результате жуткой предсмертной агонии звездного железа. Знание, которое, по ее словам, напоминает людям о родстве с дальними галактиками. Вам ее рассказ напомнил лишь о том, что нужно принять витамины.

Разглядывание Сириуса (он и вправду яркий) не идет на пользу травмированной шее. Поднявшись по ступенькам, вы стучите в дверь Кью-Джо. Ответа нет. Что ж, пойдем к себе, проверим автоответчик. Всего одно сообщение: Белфорд звонит из аэропорта, говорит, что уже скучает. Боже, какой слабак, думаете вы, хотя и сами, честно говоря, по нему скучаете. Безумно хочется с кем-нибудь поговорить.

Повинуясь внезапному порыву, вы возвращаетесь к квартире Кью-Джо и заходите внутрь. Ничего не изменилось. Она так и не приходила. Карты по-прежнему раскинуты по столу, и тетрадка для записи клиентов все так же лежит на шифоньере… Ага, вот куда надо заглянуть – в тетрадку с клиентами! Молодчина, Гвендолин! Увы, на пятницу только одна запись: полуденный визит к британской огороднице. И небрежная памятка: «Позвонить ЛД». Очевидно, Ларри Даймонду. Но телефонного номера нет, чтоб он провалился! А если посмотреть в справочнике? Увы, тоже ничего. Может, Познер знает его телефон? А что, Познер еще не спит, он ведь сова. Впрочем, сейчас ему звонить не хочется – надо сперва произвестковать свой истончившийся панцирь.

Усевшись за столик, включив тусклую лампу в абажуре с бахромой, вы начинаете перебирать карты – сначала вяло-рассеянно, потом все более целеустремленно. Ни одна из них не подрисована, что слегка утешает, хотя загадка Номмо от этого проще не становится. Порывшись в сумочке, вы достаете злополучную карту, чтобы вернуть ее в колоду. Пусть другие ломают над ней голову. Тут и без лапчато-перепончатой звезды забот хватает. Но коснувшись карты, вы внезапно ощущаете в спине странный электрический холодок – и без всякой логической причины снова беретесь за тетрадь с записями. Вот оно, раскорячилось на предыдущей странице, словно медуза: не заметишь, пока не наступишь, зато уж если наступишь… «Пятница, девять тридцать. Ларри Даймонд. «Гремящий дом», 783-0190».