Эксперт по уничтожению - Роман Глушков

Вместо ответа дамочка непонятно кому указала на Мефодия пальцем и прокричала:

– Рефлезианец!

Мефодий не стал отрицать очевидный факт – ясное дело рефлезианец, а не Джеймс Бонд! – и с еще большей любезностью произнес:

– Пожалуйста, мадемуазель, не стоит так волноваться! Вспомните: Жак Бриоль, аспирант-компьютерщик. Не может быть, чтобы вы его не знали!

Никакого содействия!

Дамочка продолжала верещать и верещала бы, наверное, даже если бы рефлезианец упал перед ней на колени и рассыпался в комплиментах. Проверять, так это или нет, Мефодий не стал, вместо этого он шагнул к дамочке, грубо зажал ей рот и, успокаивая свою совесть тем, что так надо ради Человечества, выпустил из рукава слэйер.

– Тысяча извинений, мадемуазель, – проговорил он, стараясь не смотреть в расширенные от страха глаза женщины. – Ужасно тороплюсь, поэтому в последний раз спрашиваю: где Жак Бриоль?

А дабы немного поторопить дамочку с ответом, махнул слэйером и рассек надвое фарфоровую раковину.

Демонстрация рефлезианской агрессивности подействовала на мадемуазель куда эффективнее, чем увещевания. Догадавшись, что дамочка хочет что-то сказать, Мефодий освободил ей рот и с поощрительной улыбкой кивнул.

– Я не знаю того, кого вы ищете! – запинаясь от волнения, призналась она. – Он здесь не работает.

Похоже, заложница не лгала.

– По-видимому, он – арестованный, – уточнил Мефодий. – Где вы держите арестованных?

– Не знаю. Я работаю в офисе на этом уровне…

– Ну хорошо, верю. А что на других уровнях?

За стенами туалета надрывалась сигнализация, и время, отпущенное акселерату на выполнение задания, уходило.

– Ниже – научный отдел, – всхлипнула дамочка. – А уровень «Ц» закрыт, и мне запрещено там появляться… Прошу вас, не убивайте меня!

Это было уже хоть что-то. Значит, путь Мефодия лежал глубже под землю.

Не иначе как прямо в ад…

– Премного благодарен! – снова стал джентльменом рефлезианец. – А убивать вас я не собираюсь, как вы могли такое обо мне подумать! Знаете, вам надо больше доверять людям.

Однако, судя по катившимся из глаз девушки слезам, доверять Мефодию она все равно отказывалась. Тем более что, по ее понятиям, рефлезианцы к людям не относились.

За дверью послышался топот – очевидно, истошные вопли из женского туалета не остались без внимания. Исполнитель отломал от разбитой раковины кусок трубы и просунул его под дверную ручку, перекрыв вход в туалет. Затем грубо ухватил девушку за плечо и оттащил ее в безопасный угол.

– Стойте здесь и не отходите! – распорядился он. – А то будут выламывать дверь и зашибут ненароком…

И снова вонзил слэйеры в пол, направляясь на уровень «Б» и теша себя надеждой, что на этот раз угодит в более приличное место.

Помещение, куда угодил Мефодий, туалетом и впрямь не оказалось, но после того, как исполнитель осмотрелся, он решил, что лучше бы снова угодил в туалет.

Открывшаяся ему картина вызывала ощущения, омерзительные до рвоты: в больших круглых аквариумах, наполненных полупрозрачным желтым раствором, покачивались распухшие человеческие тела с глазами навыкате и подведенными ко рту шлангами.

Зрелище оказалось настолько неожиданным, что на секунду Мефодий замешкался.

Одетая в белое фигура промелькнула между аквариумами, пытаясь скользнуть к выходу. Первым прыжком Мефодий перелетел через ряд аквариумов, вторым – через голову беглеца, после чего преградил ему путь.

Перед исполнителем замер на подкосившихся ногах испуганный человечек в медицинском халате, очевидно, местный научный сотрудник. Угрозы акселерату этот жалкий субъект не представлял никакой.

– Умоляю, не убивайте, у меня трое маленьких детей! – залепетал человечек, попятившись назад. – Клянусь, я не делал вашим друзьям ничего плохого! Я простой лаборант, я слежу за их состоянием, и только! Это все миротворцы, это они придумали!..

Только теперь Мефодий понял, где очутился и о чем толкует лаборант. За стеклами аквариумов, погруженные в желтую жидкость, находились его собратья по оружию, которых смотритель Пенелопа уже давно считала мертвыми. Однако попавшие в застенки «Сумеречной Тени» исполнители были живы. Мефодий видел это по их осмысленным взглядам и выдыхаемым пузырькам воздуха. Что за опыты проводились над ними, не хотелось даже думать.

– Живо всех на свободу! – зарычал разъяренный Мефодий. – А иначе…

Слэйер красноречиво замер в сантиметре от носа съежившегося лаборанта.

– Но они… ваши друзья… они уже… – проскулил тот.

– Что «уже»?! – грозно навис над научным сотрудником Мефодий.

– Они не могут ходить… Они не могут даже пошевелиться… Они парализованы!

Лаборант был прав: находись исполнители в нормальном состоянии, они бы сумели о себе позаботиться. И заперли их в аквариумах именно по этой причине, ограждая от самоубийства и обращая в обездвиженных подопытных животных.

– Их состояние обратимо? – поинтересовался Мефодий, не сводя глаз с отекших от постоянного пребывания в жидкости тел исполнителей.

– К сожалению, нет… – ответил ученый и еще больше съежился, ожидая после такого ответа сурового и закономерного наказания. – Их нервная система подверглась разрушительному воздействию… Поверьте, я… я…

– И вы еще смеете называть нас, рефлезианцев, кровожадными?! – вконец рассвирепел Мефодий, на мгновение даже забыв, зачем вообще пожаловал в офис «Тени».

Оставлять исполнителей здесь в надежде, что когда-нибудь их освободят и вылечат, было неразумно. Пока исполнительский мозг являлся для юпитерианцев заблокированным, но где гарантии, что, имея под рукой экспериментальный материал, они не раскроют его тайны? Шла война с превосходящим по силам противником – это понимали и Мефодий, и те, кто попал в стеклянную тюрьму миротворцев…

Дальнейший поступок Мефодия являлся необходимостью, и, что бы там ни кричала совесть акселерата, он совершил его без колебаний. Вернее, почти без колебаний. Но колебания исполнителя продлились ровно столько, сколько слэйеры его пребывали в замахе…

Разбитый компрессор, отвечающий за подачу пленникам воздуха, заискрил и разлетелся на части. Обрубки дыхательных шлангов упали на пол подобно щупальцам мертвого спрута. Пытавшийся остановить Мефодия лаборант кричал что-то о грозном начальстве и о своих детях, но акселерат отшвырнул его к стене как игрушечного.

Ничего не изменилось. Только прекратили подниматься вверх змейки пузырьков изо ртов исполнителей, да глаза их подернулись пеленой, сквозь которую уже не пробивалось ни единого проблеска сознания. Неизвестно, благодарили они Мефодия в последние мгновения жизни или проклинали; самое главное – исполнители были мертвы, а воскрешать мертвых не умели даже могущественные небожители.