Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова

Мы сделали передышку на крыше красивого дома — с него был виден весь город и море, искрящееся бирюзой в белых лентах парусов. Полиция хватала всех местных без разбору, загоняя народ из чайных и ресторанов дубинками в спецгрузовики — тюрьмы на колесах. Огромные синие машины были полны людей сверх меры, были слышны крики и стоны, но полицейские втискивали еще и еще новых арестованных. Затем они подняли головы вверх и стали спокойно простреливать воздух над нашими головами. Я не могла удержаться от хохота, завидев толстяка и двух инвалидов-попрошаек, танцовщицу и пару официантов, когда эта разнопестрая компания стала перепрыгивать с крыши на крышу и пронеслась мимо нас. Особенно удивил старый толстякк, задравший до ушей свою галабею серого цвета — и показавший всему миру свои розовую задницу. Инвалиды, просящие милостыню у туристов и еле ползающие и ничего не видевшие внизу, на улице у красивых витрин, здесь, на крышах, показывали чудеса акробатики. Увлекшись красочной сценой побега, мы чуть не попались сами.

Дверь открылась и в лифте, поднимавшем на крышу с террасой, показались автоматчики в белом и с черными повязками на рукавах. У нас была пара секунд на то, чтобы придумать себе мирное занятие, и мой муж стал массировать мне спину, а я на английском говорила ему громко и отчетливо, что массаж хорош и теперь пора сделать УЗИ ребенку. Приняв нас за богатую дуру-иностранку и ее прислужника, солдаты лениво полоснули очередями из калашниковых по соседским крышам и нехотя спустились на лифте вниз. Я благословила всех святых за спасение. Внизу продолжали запихивать людей в новые синие грузовики, которые отправляли из города по трассе вглубь страны. А мужу надо было опять спрятать меня в спокойном и надежном месте до вылета из этого курорта, ставшего для нас настоящим адом. Туристы и не подозревали, что гуляют мимо заминированных автомобилей в центре города, что на крышах их отелей затаились снайперы, а нескольких туристов уже держат в заложниках сепаратисты.

Ваэль знал поболее того, что было дозволено среднестатическому фаллахи с балляди вместе взятым, — поэтому и прятал он самое ценное — свою беременную жену не среди кварталов с бессловесным быдлом, а в шикарных отелях вперемежку с заброшенными мактабами — гробницами.

Одно из кладбищ располагается в самом центре городка, но оно так искусно спрятано за парой отелей и почти прянично разукрашенных жилых домиков, что мало кто из туристов в курсе, что совсем рядом тут есть склепы, покойники в саванах и призраки, как и полагается приличному кладбищу.

Я отсиживалась в довольно крохотном фамильном склепе вместе с забинтованной в тряпки мумией. Чтобы не пугать меня окончательно, мой возлюбленный привез меня ночью, сказал, что это маленькая комнатка с крохотной кроватью-лежанкой, и что он вернется сразу, как угроза минует. Я покорно легла на ледяной мрамор и уткнулась носом в вонючие тряпки. Они пахли сыром с плесенью и пивчиками, но меня тошнило от этого, плюс полчища муравьев как зомбированные ползали туда-сюда, да пару раз невозможно мерзкие уховертки шмыгнули по моему скорченному от ужаса лицу. Я никогда не боялась быть заживо погребенной в могиле, но осознав, что рядом со мной чьи-то останки, что кроме ползучих мерзостей, кучки толстых могильных червей и никогда неунывающих муравьев меня больше никто и никогда не увидит, я похолодела от ужаса, а волосы на моей голове местами стали белыми, как у снежной королевы. От боли в спине я не могла лежать. Сидеть в гранитовом мешке было тоже почти невозможно, и я, пытаясь найти выход и с отвращением переползая через куски высохшего тела, все твердила себе, что это кошмар, и скоро я проснусь и буду сидеть в прелестном итальянском кафе на Страстном бульваре, где к свежевыпеченным круассанам подают великолепный капуччино и свежайший морковный сок. Мне даже почудилась легкая музыка, говорок за соседним столиками, коктейль из великолепных духов и дорогих сигар, шелест газет, еще пахнувших типографской краской, и мелодичный звон тончайшего фарфора. Томные головки обласканных солнцем роз дивно благоухали, а женские ручки в бриллиантах и платине изящно помешивали крохотными ложечками горячий шоколад в малюсеньких золотых чашечках. Я шепнула: «Гарсон, воды со льдом!» и потеряла сознание.

Муравьи тупо и без остановки, как роботы из ужастика, продолжали вереницой ползти по капелькам арбузного сока мимо меня куда-то вглубь каморки. Я так устала от темноты, духоты и неизвестности, что уже не орала, как сумасшедшая от того, что лежу в мраморной гробнице с какой-то мумией. Торчу я в этой нише уже двое суток, и никто не знает, что здесь есть живая душа. Муж перед исчезновением успел лишь закрыть дверь в это хранилище мертвых и сказал, чтобы ждала. Чтобы ждали. Малыш весело пнул меня в бок, и я скривилась от боли. Рожать в обществе муравьев и мумии мне не хотелось. Пора выбираться! Но без денег и паспорта в обстреливаемом районе мне далеко не уйти. Я села на край ниши и высосала арбузную вялую корку, тупо стирая муравьиные тельца в пыль вечности. Малыш хотел свежего воздуха, и я попыталась открыть дверь с помощью своего ножа, который уже столько месяцев был моим верным другом. Дверь не поддалась…

Прошло еще время. Дикая боль внизу живота и потекшая струйка крови. Я задыхалась и кричала от боли. Потом просто начала молиться. Ангелам, архангелам, отцам и пророкам, блаженным и мученикам. Своему Ангелу-хранителю и Господу. Молилась громко и неистово, что придало мне силы. Я пыталась опять отодвинуть тяжеленную гранитовую заслонку и выбраться наружу. Ничего не вышло. Я поняла, что умру, и перед смертью попросила своего малыша, которому не суждено было родиться: «Покажись, какой бы ты был?! Ты девочка или мальчик?». И то ли во сне, то ли в бреду я увидела светлое помещение со светлым полом, на котором сидел веселый красивый ребенок — с гривой темно-русых кудрявых волос и огромными синими глазами. Он хохотал и упирался руками в низ живота, пряча от мамы свое причинное место, и не давая распознать мальчик это или девочка. Малыш так и сидел в этой сияющей пустоте и радовался. Я прошепатал: «Прости, что не сумела сберечь!» и потеряла сознание.

Нежные крепкие руки обняли меня. Он принес воды, немного ягод и горячие лепешки. Умыл, помог переодеться. Я вся распухла и почти не могла передвигаться. Мне кажется, что начали отходить воды. Раньше времени. Но это была кровь — видимо, малыш пинался и не хотел умирать. Ваэль схватил меня и нес нежно, постоянно шепча ласковое: «Мэши хабибти, кулью тамам, тамам!», что значит «Все хорошо любимая, все в порядке!».

Я долго приходила в себя, не понимая, почему так громко играет музыка. Оказывается, муж упрятал меня в борделе, где китайские, русские и арабские жрицы любви отрывались еженощно с туристами. Найти нас в одной из кроватей комнат, больше похожих на лагерь пионеров, было почти невозможно. Мы лежали с мужем в одной кровати, а мимо нас, под оглушительный рев арабской музыки, вскакивали и извивались тела: стесняться и уединяться здесь никто не собирался.

— А наш сынок вырастет хорошим любовником — столько всего насмотрелся тут, — посмеялся муж и притянул меня к себе. Поцелуй меня и давай сделаем это!

— Почему сынок? — запротестовала я. Ведь родить девочку мечтала вся наша семья. — А это советская медицина категорически делать за-пре-ща-ет!