Элизабет Костелло - Джозеф Максвелл Кутзее

— А ваша собственная приверженность к вегетарианству? — спрашивает Гаррард, пытаясь сгладить неловкость. — Вы воздерживаетесь от мяса по моральным соображениям?

— Думаю, нет, — быстро отвечает мать. — Я это делаю ради спасения своей души.

Теперь уже молчание становится просто гнетущим. Слышно лишь звяканье тарелок, официанты разносят десерт.

— Что ж, я лично отношусь к такой жизненной позиции с большим почтением, — произносит Гаррард.

— Я ношу кожаные туфли, и сумка у меня тоже кожаная. Так что на вашем месте я бы не стала переоценивать мою позицию.

— Последовательность… — негромко комментирует Гаррард, — последовательность есть пугало для узколобых. Есть мясо и носить кожаную обувь определенно разные вещи.

— Это просто разные степени цинизма — только и всего.

— Я тоже глубоко чту принцип бережного отношения к жизни любого существа, — первый раз вступает в разговор декан Арендт. — Я готов признать, что табу, касающиеся пищи, не обязательно основаны лишь на привычках. Я готов согласиться и с тем, что из этических соображений мы обязаны считаться с ними. Однако следует заметить, что весь созданный нами свод правил, все наши убеждения для самих животных тайна за семью печатями. Объяснить молодому бычку, что его не убьют, возможно не в большей степени, чем дать понять букашке, что вы не собираетесь ее раздавить. В животном мире как плохое, так и хорошее просто происходит. Так что, если вдуматься, вегетарианство представляется мне довольно странным актом великодушия, — ведь сторона облагодетельствованная остается в полном неведении насчет оказанного ей блага, и надежды на то, что ей об этом когда-либо станет известно, нет, поскольку животное существует в ментальном вакууме.

Арендт замолкает. Все ждут ответа Элизабет, но она молчит. Вид у нее смущенный, лицо серое, усталое.

— У тебя был трудный день, мама. — говорит Джон, наклоняясь в ее сторону. — Пожалуй, нам пора.

— Да, да. Нам пора, — говорит она торопливо.

— Может быть, выпьете кофе? — вежливо осведомляется Гаррард.

— Спасибо, нет, а то я ночью не буду спать, — отзывается мать.

И затем, обращаясь к Арендту:

— Вы затронули очень важный момент. Да, у животного отсутствует самосознание в нашем понимании. Да, у животного отсутствует осведомленность о самом себе как о субъекте с собственной историей жизни — опять-таки по нашим представлениям. Меня волнует не это, а тот вывод, который мы делаем: «Они не осознают себя, следовательно…» Следовательно — что? Следовательно, мы вправе использовать их для своих нужд? Следовательно, мы вправе отнимать у них жизнь? Что такого особо примечательного в нашем самосознании? И почему убийство носителя этого драгоценного свойства считается преступлением, а убийство животного остается безнаказанным? Бывают такие моменты…

— А младенцы? — раздается голос Вундерлиха, и все головы поворачиваются в его сторону. — Младенцы не осознают себя как личность, и тем не менее убийство младенца считается самым тяжким злодеянием, гораздо более жестоким, чем убийство взрослого.

— Ну, и что отсюда следует? — вопрошает Арендт.

— Что вся дискуссия о сознании и о том, есть оно у животного или нет, не более как дымовая завеса. На самом деле мы просто выступаем в защиту себе подобных. Вот и получается: младенца не тронь, а теленок пускай идет под нож! Как вы думаете, госпожа Костелло, я прав?

— Не знаю я, что думаю. Что это такое — думать? Что значит понимать? Мне трудно объяснить это даже себе. Понимаем ли мы, каким образом устроена Вселенная, лучше животных? Иногда мне кажется, что понимание — это такая игра, вроде кубика Рубика: сложили вы всё как надо — и вдруг всё поняли! Это было бы вполне логично, если бы мы жили внутри подобного кубика, а иначе… Все молчат.

— Мне представляется… — начинает Норма, но тут Джон поднимается с места, и Норма, слава богу, умолкает.

Ректор, а за ним и все присутствующие встают.

— Великолепная лекция, госпожа Костелло, — говорит ректор. — Есть над чем подумать. С нетерпением будем ждать вашего завтрашнего выступления.

Уже больше одиннадцати. Мать поднялась в спальню; Джон и Норма внизу, наводят порядок. После этого ему еще предстоит готовиться к завтрашним лекциям.

— Завтра пойдешь на семинар? — спрашивает Норма.

— Придется.

— Какая тема?

— «Поэты и животные». Во всяком случае, так обозначено в программе. Проводит встречу факультет английского языка и литературы. Предполагается, что будет много народу.

— Рада, что на этот раз она собирается говорить о том, что знает. Потому что ее философствование трудно переварить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы то, что она говорила относительно человеческого разума. По-видимому, она пыталась порассуждать о природе рационального, убедить аудиторию в том, что рациональное мышление есть всего лишь произвольная конструкция, созданная мозгом человека, и что у животных тоже есть свой «рациональный аппарат», созданный их мозговой деятельностью, однако у нас нет к нему доступа, потому что мы не владеем их языком.

— Ну и что здесь нелепого?

— Это все очень наивно, Джон. Все это упрощенный и уплощенный релятивизм, который может поразить разве что первокурсников. Ах ты боже мой! Уважение к коровьему представлению о мире; уважение ко взгляду на мир белки и так далее и тому подобное — до полного помрачения рассудка. Столько энергии тратить попусту, на возню вокруг уважения «взглядов» животных! Откуда же возьмется время на серьезные занятия?

— А тебе кажется, что у белки нет своего видения мира?

— Отчего же? Есть. Ее мир — это деревья, травы, погода, кошки, собаки, машины и белки противоположного пола; это оценка того, как все перечисленные объекты соотносятся с их главнейшим стремлением — стремлением к выживанию. И всё. Это и есть беличий взгляд на мир.

— И мы это знаем наверняка?

— Настолько, насколько позволяют сотни лет наблюдений. За весь этот период ничто в поведении белок не позволило нам прийти к иным выводам. Если белка и обладает еще какими-то интеллектуальными возможностями, то в ее поведении они не отражены. По своей сути мозг белки очень несложный механизм.

— То есть Декарт был прав, утверждая, что животное всего лишь биологическая машина?

— В широком смысле — да, прав. Теоретически мозг животного и механизм, стимулирующий работу мозга животного, — это одно и то же.

— А люди устроены иначе?

— Джон, я устала, а тут еще ты с дурацкими вопросами. Людям доступна высшая математика, они создают телескопы, делают сложнейшие расчеты, строят космические аппараты. Нажал кнопку — и бац! — робот уже на Марсе, точно там, куда его и рассчитывали посадить. Вот почему рациональное мышление отнюдь не игра, как полагает твоя мать. Разум дает нам реальную возможность познать реально существующий мир. Его действенность подтверждена на практике. Ты же физик, кому как не тебе это знать.