Его Уязвимость - Анна Гур

ссориться.

Понимаю, что не достучаться, Федька – танк, не пробить, только эмоции переполняют, требуют выхода.

Но сегодня мне не до разборок.

Я рассматриваю брата словно человек со стороны.

Наглющая у братца морда лица. Не то, чтобы красив, но харизма прет. С первого взгляда понятно, что с Елецким сложно…

Вот и сейчас насупился. Зыркает исподлобья.

Шея видна в вороте растянутой майки, он ее немного вперед выдвинул, засунув руки в карманы потертых джинсов. Дает понять, что отчитываться перед сестрой не намерен.

Брата в его кругах зовут Хакер. Видно, прозвище давали не особо долго думая.

За умение взламывать системы и проворачивать комбинации, за которые однажды он сядет в тюрьму, если не прекратит этот беспредел.

Я это знаю. И продолжаю верить, что Федька… мой Федечка, тот самый, что живет где-то в глубине этого непростого парня, даст о себе знать и он свернет с той тропы, на которую встал.

Укладываю скрипку в футляр, закрываю крышку, словно отрезаю прошлые воспоминания.

Братец буравит меня взглядом.

Завораживающий он, флер его резкого характера делает парня любимцем девчонок. Они названивают даже домой, сколькие пытались дружить со старшей сестрой этого разгильдяя.

Только вот Федька резко обрубает все на корню, безжалостно растаптывая надежды.

Познавший боль… он теперь причиняет ее другим, не зная пощады.

И я здесь не исключение.

Закрываю глаза, на мгновение переношусь в день, когда на месте моего милого и скромного брата родился некто иной, резкий, грубый, бескомпромиссный и умеющий кулаками отбивать желание связываться с Елецким Федором Владимировичем...

Глава 16

Время назад

– Людочка, да, собираемся, Федр в окружной Олимпиаде выиграл!

– В Москву, что ли, едет?!

Веселый голос мамы, разговаривающей с подругой по громкой связи, долетает из коридора:

 – Да…

– Не зря, значит, столько мучалась, со смены на смену моталась, хороших детей воспитала, Елецкая.

Боевой голос тети Люды наполнен уверенностью. Кому, как не ей, знать, через что проходила подруга, в одиночку поднимая детей.

– Вот дает твой Федька, в Москву тараканище попадет…

 – Эх… и не говори… столько надежд, столько лишений, но это все неважно! На финальные соревнования по информатике приглашение получил! Всех обошел, даже сынка шишки окружной! Все-таки знания еще в цене…

Улыбаюсь, бросая взгляд в сторону Федьки, ходит и сияет, как монетка золотая, улыбается. И я, как и брат, верю, что победит, главный приз возьмет.

– Я не знаю, вот надеемся, что это поможет, чтобы в дальнейшем Федька документы на грант подал. Ты не поверишь, он у меня уже сейчас намылился в Сингапурский университет на кафедру кибернетики…

– Э, мать, я даже слов таких не знаю, – звонко смеется мамкина подруга. Она вообще веселая по жизни, рыженькая, полненькая и звонкая.

– Все, Люд, созвонимся еще…

Мама откладывает трубку, порхает по комнате.

Предвкушение и азарт от скорой поездки витают в воздухе.

Только перед самым выходом, когда чемодан давно собран, брат одет в костюм, прикупленный на наши скромные сбережения специально для столь серьезного события, а я повязываю на коленях для него галстук специфическим виндзорским узлом, в квартире вновь звонит телефон…

– Слушаю, – радостный голос мамы все так же раздается из коридора. Смотрю, как Ирина Владимировна впопыхах зажимает трубку плечом, а сама, надевая туфлю, зависает на одной ноге, немного комично подпрыгивая.

Улыбаюсь и встаю, сжимаю в руках поддавшийся моим стараниям галстук. Подхожу к столу и документы Федькины проверяю, чтобы вдруг ничего не забыть в последний момент.

– К-как… к-как так-то? Постойте! Это ошибка, слышите?! Не мог Федор такое совершить! Не мог!

Голос мамы звенит, поворачиваюсь, рассматриваю ее тонкую фигуру в сером легком плаще. Волосы она в косу убрала, на затылке шпильками собрав.

Нарядная, элегантная, светящаяся за секунду поникла вся, словно из нее воздух выкачали.

Не выдерживаю, подхожу, сразу недоброе почуяв. Атмосфера в доме изменилась. Радость словно насосом высосали и воздух стал неожиданно спертым, душным.

– Твари… какие же твари, – уронив трубку на пол, прошептала мать, почти неслышно, но я все же уловила.

– Мам, что случилось?! – схватила ее за манжет, а она на меня невидящим взглядом смотрит, на глазах синеет да за сердце хватается, неуклюже назад заваливается.

Едва ее ловлю, сама чуть не падаю.

– Мамааа! –  крик раздается сиреной.

Меня от шока парализует. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Потерялась я тогда. Не знала, что делать. Впервые такое видела.

– Че за крик?!

Федька пулей из спальни выскочил в сорочке нараспашку. На широкой груди уже поросль темная видна и кубики пресса девичий взгляд приковывают. 

Высокий, плечи еще угловаты, но он едва в наш узкий дверной проем проходит. Я рядом с ним Кнопка. Так он меня в последнее время и называет. Вымахал братец за метр девяносто. 

– Твою за ногу! – бросает резко, споткнувшись на нас цепким графитовым взглядом.

В секунду оценил ситуацию. Реакции четкие. К нам ринулся, маму, как пушинку, на руки схватил, на диван уложил, ноги ей поднял, подушку подставляя.

Действовал быстро, выверенно, без паники.

– Катька! Не стой столбом! Конечности разминай!

Пока я глазами хлопала, на кухню ломанулся, вернулся через секунду уже со стаканом воды. Мать облил. Она потихоньку в себя приходить стала.

– Очнись!

Шикнул на меня.

Брат оперативно в скорую звонить стал, пока я в ступоре находилась, застыв изваянием.

Впервые такое с мамой, и я перепугалась страшно.

– Не нужно скорой, Федя!

Голос Ирина Владимировна подала неожиданно властный. Она так иногда говорила с нами, заставляла себя слышать и подчиняться.

–  Мам! Как это не нужно?! Я звоню уже!

Отвечает брат, резко разворошив тщательно уложенные по случаю поездки волосы, вернув им обычный растрепанный вид.

 – Не звони. Отпустило меня.

– Пусть приедут! Осмотрят тебя! – вторит брат растерянно как-то, но мама строго повторяет:

– Положи трубку, Федор! Поговорить надо. Я в норме!

Федька ее послушался. Безропотно.

А потом…

Потом убивался. Когда мамы не стало. Корил себя. Говорил, что если бы приехали врачи, может, и заметили бы неполадки с сердцем…

Это “может быть” подкосило. 

Как я его ни убеждала, что мы всего лишь люди. Кто же знал тогда, как оно будет…

Но он приговорил себя...

А я вот думаю, что, может, не случись того чертового звонка, и она жива бы осталась. 

Много всего тогда думала на скромных похоронах. 

Но это все потом, спустя время.

А тогда я держала