Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина

– Да. Что еще?

– Ничего. Помню дату: тридцать первого прийти сюда. Он отдаст долг, разумеется, уже с процентами. А тогда, значит, было двадцать восьмое. Странно… – сказал Валерий сам себе, уставившись на свои колени. – Как будто на два дня я куда-то провалился.

– Мой отец тебе что-либо говорил о том, что хочет отыграться?

– Нет, ты что! С ним уже никто не сел бы играть. У нас его теперь будут называть не иначе как грязной собакой или похуже.

Я вспыхнула и вскочила со стула.

– Не позволю! Никаких грязных собак! Никто из вас, позорных бездельников, не станет обзывать моего покойного отца, портить его честное имя! Какой бы он ни был, но он мой отец, и он собирался вернуть тебе долг. Я это знаю, потому что сама, вот этими самыми руками, – сунула я ему под нос свои растопыренные пальцы, – доставала из ячейки дедовские драгоценности.

– Ты, конечно, извини, но я этого не знаю. – Он вновь сделал попытку улыбнуться и еле пожал плечами.

– Я отдам за него! Я его дочь и имею на это право! – Валерий сызнова пожал плечами, и у меня возникло кипящее желание прибить его на месте. – Где расписка? Ну же?

Он пошарил по карманам и, конечно, ничего не нашел.

– Может, выронил на кладбище? Вот незадача.

– Без документа я тебе ничего не должна, – категорично заявила я.

– Ты мне и так ничего не должна. Мне должен твой отец.

– За это ты его и убил, – ляпнула я, просто чтобы его позлить, но забыла, с кем имею дело. Естественно, он и не думал меня радовать всплеском эмоций. Он оставался самим спокойствием и пофигизмом.

– Нет, я его не убивал. Во-первых, когда мы были рядом, он был еще жив. Во-вторых, мне это не нужно, я хотел получить от него деньги или что-то, что можно на них обменять. В-третьих, я же говорил, стычки с полицией мне ни к чему.

Я дослушала всю фразу до конца, но еще «во-первых» заставило мое сердце биться так, будто оно выполняло эту работу в последний раз и хотело наверстать все упущенные за будущие лет пятьдесят удары. «Когда мы были рядом, он был еще жив». «Когда мы были рядом…», «…мы были рядом…»

Весь час, за который мы успели отпраздновать мой день рождения, пролетел перед моими глазами трижды за какие-то несчастные секунды. Похоже, я навсегда запомню ужин без еды и вальс без музыки. Прикосновенья без тепла и жизнь без жизни.

Не в силах выдерживать все это и умоляя свое воображение прекратить повторять этот дьявольский вечер, раскрасневшись, я пулей вылетела из кухни.

Я поймала себя на том, что иду по улице, по главной дороге. Странно. Видимо, обувалась и запирала дом я на автопилоте, потому что ну совершенно этого не помню. Чем же сумел так вывести меня из состояния душевного равновесия Валерий? Какую он имеет власть надо мной?

Хорошо, я хоть успела переодеться до нашего последнего разговора и сейчас в голубой маечке на бретельках и белых джинсиках-капри выглядела настоящей леди, не то что там, у реки, с Кириллом. Но ему все равно, он любит меня и такой, в рваной юбке. Отлично, я ушла мыслями от Валерия, теперь осталось это закрепить, направив свое ментальное эго на объект расследования.

Теперь я уже не спрошу у отца, откуда в саду взялись детские игрушки и зачем он залил бетоном вход в подпол. Но зато я знала наверняка: я обязана найти ожерелье, чтобы обелить его имя. А также выполнить волю деда. Теперь я уже осознала, куда я направляюсь: в старую часть поселка.

Свернув на боковую улицу, через пять минут пешим шагом я попала в сказочную страну то ли антиквариата, то ли рухляди. По крайней мере, пушкинские дед со старухой, те, что неоднократно терроризировали золотую рыбку, жили, по моим скромным представлениям, в местности, сильно похожей на эту, разве что у них под боком было еще синее море. Здесь – только река, вовсе не синяя, да и не совсем под боком. Однако в усиление метафоры могу добавить, что у многих хозяев во дворе стояло разбитое корыто. В них бабки умудрялись еще что-то стирать, не без любопытства на меня, неторопливо проходящую мимо, поглядывая. Вода через щели текла на землю, но они этого не замечали: бабуленции стирали так бойко, с такой бурной энергией, что за края самого корыта, вследствие этой занимательной деятельности, воды уходило куда больше, нежели через щель на дне. Впрочем, у некоторых стояли пластиковые тазы, совсем новехонькие, недырявые. Но и возраст счастливых обладателей оных был несоизмеримо меньше возраста первых.

На тридцатой минуте ознакомительной прогулки сердце вдруг кольнула игла далекой ностальгии, трепетного узнавания района. Когда-то я здесь была. Вообще такое чувство частенько возникает, к примеру, в каких-то ситуациях, когда вам кажется, что вы это уже слышали/видели/читали/смотрели/говорили и т. д. Но в таких случаях обычно народ думает: это снилось во сне, который оказался в руку/это было в прошлой жизни/это было в прошлом, пару лет назад, я успел забыть детали, но один момент неожиданно всплыл в сознании. Теперь я нашла настоящий ответ на вопрос об этом животрепещущем ощущении: дорогие мои, то, что вызывает у вас чувство узнавания, некую ностальгию, это было в далеком, раннем детстве. Я точно знала, что в сознательном возрасте здесь не была, а года в три-четыре…

Решив попытать удачи, я подошла к одной из старушек и крикнула через немного покосившуюся ограду грязно-стального цвета:

– Женщина! Не подскажете мне кое-что?

Старуха отвлеклась от стирки. Да что они все, сговорились, что ли, сегодня стирать? Вроде не Чистый четверг. Может, правительство придумало новый праздник – День Большой Стирки? Всем особям женского пола на работе дают премию, но не денежную, а в виде брикетов душистого и хозяйственного мыла, и отпускают домой прямо с утра – стирать, стирать, стирать…

Бабка молча поднесла мыльную ладонь к уху и сморщилась: не слышу.

– Подскажите! – заорала я еще громче, чтобы она могла разобрать. – Геннадий… – стала я вспоминать отчество покойного дедушки – Алексеевич!

– А?

– Вы его знали?!

– А?

– ЛЮБИМОВ!!! – завизжала я. – Знали его????

– А? Скотинов?

– Сама ты, – обиделась я и пошла дальше. Нет, ну вы подумайте! Стотинов! Она что, издевается?

Пару раз я еще приставала к бабкам, но никто из хорошо слышащих деда моего не вспомнил. Плохо дело. Я ведь теперь точно знала: он был здесь. Вместе со мной.

Вот почему с самого начала меня сюда тянуло. Непонятно только, чего ему не гулялось возле нашего дома? Неудобно же маленького ребенка тащить за собой на край поселка. Но, в общем-то, деду прописали длительные прогулки на чистом свежем воздухе, так что ему, наверно, виднее было, как поступить.

Пройдя еще немного дальше, я почувствовала, что натерла мозоль, потому сильно воодушевилась, углядев вдалеке небольшую полянку, всю поросшую травой, а в центре ее, странное дело, возвышались ржавые качели. Вот что мне сейчас было жизненно необходимо – куда-нибудь пристроить свой прелестный выпуклый зад, дабы создать удобство для наклеивания на больной палец ноги пластыря, всегда имеющего место быть в отделении моего портмоне, что лежит в сумочке. Все удивляются, отчего я пользуюсь мужскими кошельками. Ну, во-первых, я не люблю, когда купюры сложены в три погибели, это какое-то неуважение к денежным средствам, а большие кошельки, как это ни глупо звучит, слишком большие для моих малюсеньких дамских сумок. Во-вторых, портмоне – не обязательно чисто мужской аксессуар, у меня, например, оно темно-красного цвета, по-моему, не совсем подходящего мужчине, как вам кажется? В-третьих и в главных, очень радует изобилие меленьких тонких отделений, куда можно пристроить сложенный молитвенник (он для меня как оберег – отгоняет беды и напасти) и кучу лейкопластырей, без которых с моей любовью к красивой обуви на высоких шпильках никак не обойтись.