Место под солнцем - Лиза Марклунд

– Нет, мы просто поужинали, и было это не поздно. Он сообщил мне кое-какие сведения, потом мы обменялись испанскими поцелуями в щечку и разъехались. Ты обеспокоен?

– Вовсе нет. У тебя все нормально?

– У меня все отлично, хотя работы, конечно, много.

– Хорошо, не буду тебе мешать.

Она отложила телефон в сторону.

Фотографии дома получились очень удачными. Он выглядел огромным и роскошным, отбрасывающим царственную тень на обширный пустырь.

Анника предложила и подпись: ПРЕСТУПНИКИ ЗНАЛИ КОД.

Немного посидев, Анника принялась за статью «Опрокинутая идиллия».

Она описала район, страх соседей, очевидную обеспокоенность постоянных посетителей шведского ресторана. Привела она и обе цитаты Кариты, хотя и анонимно:

«Это настоящий страх. Мы очень долго просто ждали, что будет дальше, а случаев газовых нападений становилось все больше и больше» и «Теперь люди станут намного осторожнее, это факт».

Эту статью она отослала со снимком шикарного фасада и портретами шведов с их краткими анкетными данными.

Теперь осталось самое трудное: статья о семье.

Она перешла на домашнюю страницу «Квельспрессен». На первом месте в www.kvaUspressen.se стояла беседа ведущего программы с каким-то политиком, потом следовали тошнотворные излияния звезды мыльного сериала, дальше – новости в порядке убывания важности. Газовое убийство стояло на седьмом месте.

Были помещены фотографии пяти жертв: Себастиан Сёдерстрём, 42 года, Вероника Сёдерстрём, 35 лет, Мю Сёдерстрем, 8 лет, Лео Сёдерстрём, 5 лет, и Астрид Паульсон, 68 лет. Фотографии были сомнительного качества и довольно старые.

Начала она с просмотра школьного каталога или, точнее, годового отчета, подготовленного международным колледжем Марбельи, взятого на время у Кариты. В этом ежегоднике все фотографии, связанные со школами, были приведены к одному стандарту и размеру. Были представлены все школы, их предметы, курсы и местоположение. Все эти сведения сопровождались групповыми и индивидуальными фотографиями нарядных детишек в школьной форме.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы найти школьные фотографии Лео и Мю.

На этом снимке Лео был значительно старше, чем на фото с домашней страницы газеты. У мальчика были непослушные светлые волосы и щербинка между передними зубами. Было видно, что это непоседа и шалун. Мю была одета в синее школьное платье, светлые волосы заплетены в аккуратные косички – от этого ангелочка было трудно оторвать взгляд.

Анника тяжело вздохнула, позвонила портье и попросила его отсканировать фотографии и прислать их на ее компьютер. Усталый портье с угрями на лице взял ежегодник и неохотно пообещал все сделать.

Жизнь семьи Сёдерстрём, без сомнения, выглядела вполне идиллической, но была ли она таковой на самом деле? Не было ли в ней чего-то потаенного и отталкивающего? Вероника состояла в руководстве женского объединения, а Себастиан занимался своими молодыми спортивными талантами. Лео был веселым шалопаем, а Мю – милой и аккуратной девочкой. От этой картины пахло таким стереотипом, что у Анники зачесалось в носу.

Она прикрыла ладонями глаза, чтобы избавиться от кружения предметов. До чего же она устала!

Потом она начала писать. Она писала о Себастиане и его стремлении отдать жизни то, что он получил от нее в избытке, о теннисных турнирах, на которых одаренные дети выигрывали путевки в жизнь, о преданности Вероники друзьям и семье, об оптимизме бабушки, о том, что она была моральной опорой семьи и в горе и в радости.

Под конец Анника вдруг заметила, что плачет.

Она отправила в редакцию последний текст и отсканированные школьные фотографии и пошла в ванную чистить зубы.

Последнее, о чем она подумала, был Джимми Халениус и фотография, которая появится завтра в газете конкурентов.

Она задумалась, чем это может ей грозить, но уснула, прежде чем нашла ответ.

Среда. 5 января

Шел дождь. Анника стояла перед воротами виллы семьи Сёдерстрём. За дождем она едва различала контуры дома. Казалось, откуда-то с неба спустились пляшущие занавеси, вдоль которых текли нескончаемые и плотные потоки воды.

– Этот солнечный берег иногда называют берегом осадков, – сказала Карита Халлинг Гонсалес и подошла к Аннике, спрятавшись под большой зонт. – Такой маленький дождичек, или как?

Она нажала выключатель, игравший роль звонка, и, прищурившись, посмотрела на дом.

– Ты уверена, что сегодня дежурит тот же полицейский, что и вчера? – спросила Анника. – Пропустит ли он нас?

Карина поудобнее ухватила сумку – сегодня клетчатую.

– Да, он, – ответила Карита. – В этом можешь быть уверена. – Она посмотрела на Аннику. – Правда, он не разрешит взять с собой твою большую камеру, – продолжила она. – Он сразу поймет, что мы пытаемся его провести.

Дверь на террасу открылась, и Анника метнулась к машине, чтобы положить камеры на заднее сиденье.

– Я могу оставить вещи здесь? Их не украдут? – крикнула она.

– Думаю, что эта улица уже исчерпала свою квоту преступления за год, – ответила Карита и помахала рукой полицейскому.

Анника вгляделась в смутно видневшийся за стеной дождя силуэт сержанта, идущего к воротам. Она еще раз убедилась, что телефон лежит в сумке. Она уже делала им снимки, например, в Золотом зале после Нобелевского убийства.

Снимки получаются неважные, но для публикации вполне пригодные.

– Анника, ты идешь? – крикнула Карита.

Она подбежала к переводчице в тот момент, когда полицейский отпирал створки ворот.

– I’m sorry, – сказал он на ломаном английском и официально протянул Аннике руку.

Она кивнула и вытерла с лица дождевую воду.

Бассейн перед домом был просто огромен. Влажные скамьи из темного дерева от воды казались черными. Очертания усадьбы терялись за сплошной пеленой низвергавшегося с неба водопада.

– Это стена, где они подключились, – сказал полицейский и показал разбитую дверь на террасу.

– Мне переводить? – спросила Карита.

– Я понимаю по-английски, – ответила Анника.

Они вошли в дом, и полицейский закрыл за ними дверь. Наступившая тишина казалась такой же плотной, как дождь. На мгновение Аннике стало трудно дышать.

– Газ? – спросила она, поспешно повернувшись к полицейскому. – Его здесь уже нет?

– Уже давно нет, – ответил он.

Они стояли в большом холле, потолок которого находился, видимо, на уровне крыши – высота его была метров шесть, если не больше. Две лестницы по обе стороны холла вели на второй этаж. С середины потолка свисала громадная кованая люстра. Пол из плит белоснежного мрамора казался пустым и холодным как лед. В стенах были ниши с копиями античных скульптур.