Гости съезжались на дачу - Наталья Нестерова

Сам Харя так и не женился, даже попыток не совершил прогуляться до загса. Когда им перевалило за тридцать, непристроенность Хари стала волновать матерей Ангела и Гали, для которых Харя был как родной. Выкормленный на их кухнях интеллигентный и очень умный мальчик.

В ответ на тревоги и расспросы Ангел и Галя привели слова родной мамы Хари:

– Мой сын повеса и ловелас.

Услышав это возмутительное благодушие, мать Гали сказала:

– Шалопай и гуляка.

Мама Ангела покачала головой:

– Вертопрах и шалберник.

Харе передали их слова, он расхохотался и спросил:

– Шалберник – это кто?

Полез смотреть в словаре. Пока искал, Ангел предположил:

– Шалава мужского пола.

Перешагнули сорокалетний рубеж. Галя облысел, Ангел раздался вширь, оба заматерели. Харя оставался стройным, темно-русые волосы слегка поредели, в них появилась седина, и теперь они лежали мягкой волной, а не буйствовали, как в молодости. Утонченная юношеская смазливость эльфа перешла в благородную мужскую красоту профессора средних лет.

Как-то после дня рождения Хари, который не удалось отметить, Ангел и Галя без предупреждения завалились к нему в московскую квартиру.

На звонок открыла молоденькая девушка, годившаяся им в дочери, пропищала:

– Максим Эдуардович в душе.

Тут и сам появился – в халате. Ничуть не смутился, обрадовался.

– Моя аспирантка Оленька, – представил девушку. – Мои друзья: Кирилл Сергеевич и Василий Юрьевич.

– Очень приятно, – смущенно пробормотала девушка.

– Нам тоже, – сказал Ангел.

– Приятно, – добавил Галя.

– Оленька! – Харя наслаждался сценой общей растерянности, но делал вид, что ничего особенного не происходит. – Вторую главу вашей диссертации мы обсудим завтра вечером. Нет, лучше послезавтра, тут же, в восемь вечера.

Когда девушка ушла, Ангел и Галя, забыв про день рождения, про подарок (билет на хоккей), про планы: ресторан – хоккей – пивной бар, обрушились на Харю.

– Оленька! Диссертацию обсудить.

– Вторую главу. Аспирантка. Неисчерпаемый запас малолеток.

– На защиту через постель. Как режиссер с актерками.

– Но-но! – предостерегающе поднял руки Харя. – Попрошу без грязи! Мухи и котлеты отдельно. У Оленьки вполне приличная работа. И ее научный руководитель не я.

– Со своими он не спит.

– Или только после защиты.

– Не надо зависти, – возмутился Харя. – Чего вы припёрлись?

– С днем рождения поздравить.

– Так поздравляйте! Полиция нравов.

В ресторане, после нескольких рюмок водки, Ангел и Галя, расслабленные, подкалывали Харю уже с насмешкой:

– Ловелас!

– Повеса!

– Вертопрах!

– Шалберник!

– Что вы хотите, ребята, – вздохнул Харя, то ли ерничая, то ли с глубоко запрятанными сожалением и грустью. – Мой идеал женщины – моя мама. Но я же не идиот, чтобы на такой жениться.

Валерия Валерьяновна по-прежнему жила в Реутове. Харя купил себе однокомнатную квартиру в Москве. На вопрос, откуда деньги, пожал плечами: консультировал кое-кого во время выборов в парламент.

– Ты со своей философией можешь большие бабки заколачивать? – поразился Ангел.

– Зачем мне большие бабки? – пожал плечами Харя.

Во времена их детства и юности был только один пагубный порок – алкоголизм. Наступили новые времена и проросли наркоманы, игроманы, люди, обожавшие покупать все без разбору, и те, кто повернулся на зарабатывании денег, а детишки вцепились в телефоны и планшеты, перестали гонять по улицам и хулиганить на потеху и для уважения. Валерия Валерьяновна, что не очень было понятно раньше Ангелу и Харе, была тоже зависимой – от книг. Ее мир – это интересные, умные собеседники, рассказывающие о Древнем Египте, или о нравах и обычаях славян, или о крестоносцах, или о динозаврах. Ее мир – это мир, придуманный романистами – с кристально мужественными рыцарями и со злодеями, на которых клейма негде ставить, с красивыми благородными женщинами и коварными интриганками. Жизнь в книгах, завораживающая и увлекательная, настолько превосходила реальную, серую, повседневную, что перед Валерией Валерьяновной не стоял вопрос, где поселиться.

Сын никогда не пытался выдернуть маму из бумажных грез. Отец пытался, не вышло, родители развелись. Большая квартира на Соколе была разменяна на две двухкомнатные, в Москве и в Реутове. Отец остался в Москве.

Он хотел объяснить двенадцатилетнему Харе свои поступки, говорил, что отношения взрослых мужчин и женщин, в данном случае – родителей, никак не касаются отношений с детьми, в данном случае – с сыном, что он будет всегда любить его и заботиться, они будут встречаться… и бла-бла-бла. Отец был юристом, адвокатом, и, когда волновался, изъяснялся как в зале суда.

– Я тебя ненавижу, – сказал Харя. – Ты трус и предатель. Видеть тебя не хочу и встречаться с тобой не буду.

Отец растерялся и обиделся. Растерялся меньше, чем обиделся.

– Следи за своей речью! Ладно, не будем торопиться, нам всем нужно принять новый порядок вещей…

– Пошел ты на …

Интеллигентный покладистый сын выдал такую замысловатую матерную тираду, что отец теперь уже не растерялся, а опешил до потери речи.

Харя не виделся с отцом сорок лет, целую жизнь. Если отец звонил, вешал трубку. Впрочем, отец звонил не каждый месяц и даже не каждый год. Мама разговаривала с ним доброжелательно и весело. Она со всеми так разговаривала.

Пыталась помирить сына с отцом:

– Папа звонил, спрашивал, что тебе подарить на шестнадцать лет.

– Разве он не сдох? Странно. Я его давно похоронил.

– Фу, Максик! Как вульгарно! Но с другой стороны, – тут же находила оправдания Валерия Валерьяновна, – возможно, это говорит о твоей решительной мужественности. – Задумалась на секунду и помотала головой. – «Решительная мужественность» говорить неправильно. Есть решительность и мужественность, а вместе они отдают…

Она крутила в воздухе пальчиками, подыскивая слова. Харя предложил вариант:

– Это когда мама вместе с заболевшим сыном пьет горькие лекарства или рыбий жир?

Мама рассмеялась, вспомнив. У нее был восхитительный девичий смех. Харя обожал веселить маму.

– «Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я речи русской не люблю», – процитировала Пушкина мама.

– «Быть может, на беду мою», – завершил строфу сын.

– У Александра Сергеевича, как ни у одного поэта, можно найти афоризм на всякий жизненный случай.