Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

Екатерина Алексеевна вернулась из ссылки в 1742 году. Елизавета Петровна сделала ее своей фрейлиной. А три года спустя Екатерина вышла замуж за графа Александра Романовича Брюса. Однако долгой и счастливой семейной жизни не получилось. Через два года бывшая царская невеста умерла от привезенной из Сибири чахотки. По преданию, она была похоронена в Андреевском соборе на 6-й линии Васильевского острова, но ее могила не сохранилась.

Вместе с ней вернулась Наталья Шереметева-Долгорукая и, устроив жизнь двух своих сыновей, приняла постриг в монастыре. Она оставила воспоминания — одни из первых русских мемуаров, к которым мы еще вернемся на страницах этой книги.

Еще в 1710 году старшая дочь покойного царя Ивана и Прасковьи Федоровны, Анна Иоанновна, была выдана Петром замуж за герцога Курляндского (маленькое государство на западе Латвии). Празднества продолжались без малого четыре месяца, но молодая чета так и не смогла вернуться в Курляндию — герцог умер в дороге, в 40 верстах от Санкт-Петербурга, на мызе Дудергоф. Вдовая герцогиня по распоряжению Петра приехала в столицу Курляндии Митаву одна и осталась там жить. От ее имени Курляндией управлял российский представитель П. М. Бестужев-Рюмин.

Содержание ей отпускали скудное, и она жаловалась Петру на нехватку денег, чтобы «себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами не только по своей чести, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских достаточно содержать», меж тем как «партикулярные шляхетские жены в Митаве ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего герцогине, при ее недостатках, не бесподозрительно есть».

О митавской затворнице вспомнили только в 1730 году, после смерти Петра II. По предложению Д. М. Голицына и В. Л. Долгорукова Верховным тайным советом (орган управления, созданный при Екатерине Алексеевне) Анна была приглашена на российский престол. Ее заставили подписать «Кондиции» (соглашения), согласно которым без Верховного тайного совета она не могла объявлять войну, заключать мир, вводить новые подати и налоги, производить в чины выше полковника, жаловать вотчины, без суда лишать дворянина жизни, чести и имущества, вступать в брак, назначать наследника престола. Прибыв в Москву и убедившись в верности дворянства, вручившего ей 25 февраля 1730 года челобитную с просьбой о восстановлении самодержавной власти, Анна показала норов, присущий Романовым, и разорвала «Кондиции», а придя к власти, жестоко расправилась с Долгорукими и Голицыным, пытавшимися диктовать ей свою волю.

Л. Каравак. Портрет императрицы Анны Иоанновны

Анна не была красавицей в общепризнанном смысле этого слова. Но так же известно, что корона способна придавать в глазах людей шарм лицам самым заурядным. Наталья Шереметева, глядя из окна своей светлицы на то, как едет на коронацию женщина, которая собирается безжалостно сослать всю семью ее жениха в Сибирь, видит такую картину: «Престрашного она была взору! Отвратное лицо имела. Так велика была: меж кавалеров идет, всех ростом выше и чрезвычайно толста».

Леди Джейн Рондо видит совсем иную женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».

Испанский дипломат герцог де Лириа вносит в портрет, нарисованный Джейн Рондо, новые краски: «Царица Анна была вдовствующею герцогинею курляндскою, когда была возведена на престол, и дочерью царя Иоанна, старшего брата Петра I. Она толста, смугловата, и лицо у нее более мужское, нежели женское. В обхождении она приятна, ласкова и чрезвычайно внимательна. Щедра до расточительности, любит пышность до чрезмерности, отчего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские. Она строго наблюдает повиновение к себе и желает знать все, что делается в ее государстве; не забывает услуг, ей оказанных; но вместе с тем хорошо помнит и нанесенные ей оскорбления. Словом, я могу сказать, что она совершенная государыня, достойная долголетнего царствования».

Еще один портрет нам дает прожившая три года в Петербурге англичанка Элизабет Джастис: «Ее величество высока, очень крепкого сложения и держится соответственно коронованной особе. На ее лице выражение и величия, и мягкости. Она живет согласно принципам своей религии. Она обладает отвагой, необычной для ее пола, соединяет в себе все добродетели, какие можно было бы пожелать для монаршей особы, и хотя является абсолютной властительницей, всегда милосердна».

Императрица предоставила ведение дел созданному ей Кабинету министров во главе с курляндским дворянином Бироном, бывшим для нее самым ближайшим другом и, по слухам, фаворитом. Но не менее чем с Бироном она была дружна с его женой. Семья Биронов жила в Летнем дворце Анны Иоанновны, и императрица нередко начинала с того, что пила кофе в комнатах мадам Бирон.

Свиту императрицы составляли гофмейстерина, шесть статс-дам (которые, как писал современник, «не делают ничего иного, как приходят ко двору чаще, чем иные дамы города»), шесть фрейлин и две камер-фрау. Кроме того, в покоях императрицы служили также камер-юнгферы (комнатные девушки, горничные, убиравшие покои), кастелянши, следившие за ее бельем, и т. д. Из мужчин обеспечением двора занимались обер-камергер, обер-гофмаршал, обер-шталмейстер, оберегермейстер (Анна Иоанновна обожала охоту и метко стреляла), гофмаршал, исполнявший обязанности церемониймейстера, двенадцать камергеров, прислуживавших за столом, а также шталмейстеры и камер-юнкеры.

Императрица Анна строго поделила свою жизнь на официальную и частную. На официальных церемониях она являлась монархиней огромной империи, женщиной, сочетающей величие и роскошь в одежде с любезными манерами. Такой ее запомнили многочисленные иностранные гости Петербурга.

Такой видит ее Элизабет Джастис в Зимнем дворце: «Дворец великолепен; в нем ее величество дает аудиенции всем должностным лицам и по определенным дням обедает там. Дворец очень обширен и величествен. Потолки превосходно расписаны. Трон очень просторен; балдахин богато расшит золотом и имеет длинную бахрому. Кресло, в котором сидит императрица, бархатное; остов его золотой. Там есть также два других кресла, для принцесс. Одна стена комнаты обита красивой позолоченной кожей, покрытой различными прекрасными изображениями, и другая стена, зеркальная, со всевозможными птицами перед ней, тоже выглядит очень мило. Из окна открывается красивая перспектива на реку и плывущие корабли.

Для развлечения дважды в неделю идет итальянская опера, которую содержит ее величество. Туда допускают только тех, кто имеет билеты. Я имела честь дважды видеть ее величество в опере. Оба раза она была во французском платье из гладкого силезского шелка; на голове у нее был батистовый платок, а поверх — то, что называют шапочкой аспадилли из тонких кружев с вышивкой тамбуром и с бриллиантами на одной стороне. Ее величество опиралась на руку герцога Курляндского (Бирона. — Е. П.), ее сопровождали две принцессы, затем остальная знать.