Сказки для взрослых детей - Геннадий Демарев

— Да потому, что Василий — владелец дома разврата. Там играют в карты, пьют вино, покупают женщин. Вот меня и удивило, что монах — и туда же.

Человек проследовал своей дорогой, оставив Василия в растерянности. «Как — после стольких лет праведной жизни я умудрился занять пред Богом такое же место, что и блудник?! Ох, напрасно я прожил жизнь!..»

Монах мучился сомнениями, страдал, но всё же захотел взглянуть на того Василия, ради которого прошёл столь дальний путь. В центральном квартале города возвышался дом в три этажа, из окон которого доносились пьяные крики и бесстыдный женский смех. Это и было «хозяйство» Пловдивского.

Посетители, заметив в проёме двери монаха, замерли в удивлении, но в следующий миг разразились смехом. Мужчины предлагали Василию бокал вина или водки, женщины игриво хлопали его по плечам. Стыдно и страшно стало монаху в этом гнезде греха, он намерился было сбежать прочь. Но вдруг из другого зала вышел мужчина богатырского сложения с весёлым приветливым лицом. На вид ему было лет пятьдесят.

— Чего тебе, отец? — поинтересовался он. — Я тот, кого ты спрашивал.

Монах окинул его пронизывающим взглядом, пытаясь угадать, за что сего человека Бог выделил из стада человеческого.

— Так и так, — рассказал он. — Такое со мной случилось, поэтому мучает меня этот вопрос.

А Василий Пловдивский, услышав рассказ, и сам удивился.

— Неужели Бог выделил меня — закоренелого грешника?! — воскликнул он. — Но за что?

Они уединились в отдельном кабинете, куда хозяин велел принести обед для нежданного гостя.

— Отче, я всегда жил так, как живу сейчас, — сказал Василий. — Разве в такой жизни есть что-то примечательное для взора Господнего?

— Конечно, нет, — ответил монах. — Но иногда случается, что Бог выделяет человека за какие-то его поступки, прощая ему все грехи. Припомни всё, что ты совершил в течение жизни; может, среди грехов отыщется какое-то великое дело. Это может быть милостыня, пост, молитва…

Василий принялся вспоминать, но вскоре стыдливо опустил взор.

— Отче, к сожалению, я никогда не подавал милостыни, а если и молился, то без соответствующего вдохновения… Что касается поста… Нет, не было такого…

Василий взирал на собеседника с ужасом, думая: «Неужели все мои молитвы, посты и милосердие ничего не стоят в глазах Господних? За что он сбросил меня на уровень такого грешника?»

В разговорах и воспоминаниях быстро шло время; солнце уже приготовилось заходить, но хозяин почему-то не хотел отпускать гостя. Он болтал ему о всякой всячине, спрашивал советов по мелочным, с точки зрения церкви, вопросам, рассказывал о храмах Пловдива, о прошлых временах. Разговор перешел на тему турецких завоеваний в Болгарии.

— Однажды я устроил туркам шутку, — оживленно заговорил Василий. — Лет двадцать назад они привели ко мне десяток совсем юных монахинь. Турецкий начальник велел мне содержать этих чистых дев и приводить ему каждый вечер по одной. Что я сделал? Шутки ради переодевал в монашескую одежду своих девок и приводил к турку. Он, дурачина, и не догадался об обмане. Ну и смеялись мы тогда!..

Монах удивленно спросил:

— Василий, а что произошло с монахинями потом?

— После того, как нехристи ушли, я вернул их в монастырь.

— А если бы турок догадался о твоей, как ты говоришь, шутке?

— Тогда я об этом не думал. Да меня бы растерзали! Но это давно позабытая история…

— Нет, человече! — перебил монах. — Не следует её забывать, потому что как раз из-за неё Господь тебя милует.

— За это? — уставился на него хозяин. — Но ведь это — единственное мое доброе дело за всю жизнь! Разве может только за это Бог приравнять меня, ничтожного грешника, к такому праведнику, как ты?!

— Получается, что может…

Всю следующую ночь развратник Василий провёл в размышлениях. А на следующий день он продал дом и раздал все вырученные деньги нищим. Он поселился на морском берегу среди скал, где и провёл остаток жизни как аскет.

Получается, что каждый из нас живет лишь для какого-то одного единственного дела, и только от нас зависит, как поступить в нужный момент…

В конце лета 1890 года город Петроград всколыхнулся от странного известия: куда-то пропал граф Федор Оболенский. В среде дворянства выдвигались разнообразные версии. Одни полагали, что граф мог отправиться в путешествие, другие — что он просто не хочет жениться, а третьи и вовсе не знали, что думать.

Федор Оболенский представлял собою человека лет тридцати, отличался красотой, богатством, был обласкан императорским двором. Он был заядлым дуэлянтом, одним из лучших фехтовальщиков и танцором, любимцем двора и барышень, благородным, учтивым, добрым и умным. Как раз накануне своего исчезновения он был назначен на высокую военную должность, а спустя несколько дней должен был жениться на прекрасной баронессе. Как же он мог все бросить и исчезнуть? Все говорили о графе в течение целой недели, но через месяц общество о нем и думать забыло. Должность передали другому претенденту, баронесса вышла замуж за какого-то француза, и жизнь потекла по — старому. Дворянство склонилось к мысли, что, возможно, граф был убит во время очередной дуэли. На том публика и успокоилась.

Тем временем молодой человек, бросив все, что имел, тайно поселился в безлюдной местности. Вокруг — одни болота, непроходимые кустарники, миллиарды москитов и комаров, холод… Захватив из дворца немного денег, кое — что из теплой одежды, некоторые инструменты и рыболовецкие снасти, Федор соорудил среди болот шалаш, в котором стал совершать молитвы днем и ночью. Что толкнуло его на такой поступок, ради чего он все бросил? Он бы и сам не сумел ответить на сей вопрос, но для себя запомнил лишь свет, пучок неизвестной энергии, который однажды явился пред ним и увлёк сюда.

Зимой ему пришлось трудно. Федор едва не отморозил ноги, пытаясь отыскать среди снегов еду. Но выжил. Когда ставало невмоготу, он молился, и тогда снова видел перед собой таинственный свет, который его тотчас согревал. Весной он не стал заготавливать еду на зиму, как это сделали бы другие люди на его месте. Откуда-то ему было известно, что не стоит так делать. Но каким образом выжить в суровую зиму? «А что Бог даст», — отвечал он на собственные опасения.

От постоянного недоедания и молитвенного существования его лицо исхудало, но глаза исполнились каким-то поразительным светом, — можно было подумать, что это какой-то новый святой сошел с иконы. Уделяя на самое необходимое кроху времени, Фёдор молился и размышлял, размышлял и молился. И постепенно в него начало входить знание — великое знание о людях, о судьбах отечества и страны, знания о болезнях и методах их лечения…

Вскоре о пустыннике проведали крестьяне. Некоторые из них осмелились проникнуть к шалашу через болота, и тогда бывший граф принимался лечить, давать дельные советы, молиться о здравии посетителя или просто подавал милостыню.