Феликс и Незримый источник и другие истории - Эрик-Эмманюэль Шмитт

– Gouye![17] Вот он!

И Мама указала на гигантский баобаб – массивный, пузатый, одинаковый что в ширину, что в высоту; казалось, этот колосс водружен здесь, в центре рыжей равнины, многие тысячелетия назад какими-то древними титанами. Его необъятное подножие состояло из нескольких мощных, переплетенных между собой стволов, а те переходили в крону из толстых кривых ветвей без листвы, которые жадно тянулись к небу, как будто дерево было перевернуто и всасывало его лазурь своими корнями.

Издали его серебристая кора поблескивала, словно была ребристой, но вблизи, когда мы подошли вплотную, она оказалась идеально гладкой. Коснувшись ее, я почувствовал, какая она мягкая и нежная: на ней остался след от ногтя, которым я провел по стволу. Мама раскинула руки и припала к баобабу, восхваляя его, втягивая ноздрями его запах.

– В Сенегале баобаб называют деревом жизни, – сказала она, – он дает людям все, что им нужно, от корней до цветов, не считая семян. А для меня он значит еще больше, ведь он спас мне жизнь.

Мама велела нам сесть под деревом, а сама осталась стоять и рассказала о себе.

Ей было пятнадцать лет, и она жила в деревне неподалеку от этого баобаба. Половина ее предков родились в Мавритании, вторая половина в Сенегале, но это смешение насчитывало столько веков, что никто – ни родители, ни деды с бабками, ни дядья с тетками, ни кузены с кузинами – уже точно не помнил, к какой ветви он принадлежит. Их это мало волновало. У них было две родины – Сенегал и Мавритания, но одна страна, страна Реки. И хотя ее широкий поток разделял два берега, подчиненные разным правительствам, эта водная граница казалась чистой условностью многим поколениям мужчин и женщин, которые жили у реки, купались в ней, переплывали ее. Ну что это за граница, которую можно пересечь, держась за плывущий ствол?!

Фату, младший ребенок в дружной, любящей семье, росла под родительским крылышком вместе со своими четырьмя братьями и тремя сестрами. Ее отец, мавританец по происхождению, торговал с сенегальцами. Мать, родом из сенегальской крестьянской семьи, выращивала салат и овощи на огороде, где почва была плодородной благодаря близости реки. Фату, младшая из детей, была любимицей братьев и сестер. Она обожала читать книжки, и отец всегда привозил их дочери из своих многочисленных поездок, поощряя ее страсть к чтению. Фату любила уединяться с книгой, и у нее появилась привычка влезать на этот баобаб: там, метрах в пяти от земли, в стволе было естественное углубление, нечто вроде уютной колыбели. В нем-то она и устраивалась, оставаясь невидимой для всех, и проводила все дни напролет в компании Агаты Кристи, Гастона Леру, Мориса Леблана, Жюля Верна, Анри Труайя и Александра Дюма.

Но в апреле 1989 года на берегах реки разразился межнациональный конфликт. Началось с банальных разногласий между оседлыми жителями и теми, что разъезжали с места на место, между крестьянами и коммерсантами; такие распри происходили ежегодно, и к ним давно привыкли. Однако на сей раз вражда углубилась, приняла зловещий характер. Каждая из двух стран нашла причины усугубить ситуацию: некоторые мавры в Мавритании пожелали избавиться от черных племен сенегальского происхождения, а политики Сенегала, неспособные справиться с экономическим кризисом после двадцатилетней засухи, внесли свою лепту в разжигание розни, чтобы отвлечь внимание граждан от насущных проблем и сплотить нацию для борьбы с внешним врагом.

И началась бойня – слепая, яростная, беспощадная бойня, чей размах только порождал все новые и новые злодеяния. По обе стороны реки «местные» нападали на «чужаков», убивая направо и налево вопреки всякой логике и справедливости.

Однажды утром отряд милиции, состоявший из разъяренных вояк, ворвался в деревню, где жила семья Фату, готовясь убивать всех, кто, по их мнению, был «с другого берега».

В тот день Фату как раз устроилась в «колыбельке» своего баобаба, чтобы почитать.

– Вначале я даже не поняла, что происходит там, вдали. Потом услышала выстрелы, увидела дым, поднимавшийся к небу, и догадалась. Смутно догадалась. На самом деле я чувствовала себя какой-то одурманенной, парализованной. Боялась осознать, что там, в деревне, происходит что-то ужасное, что там убивают мою мать, моего отца, моих братьев и сестер. Мне было страшно, и в то же время я отбрасывала дурное предчувствие – слишком уж оно было жутким! Нет, это невозможно… Кто осмелится на такое смертоубийство?! Чтение книг подогрело мою фантазию, и я решила, что все это: взрывы, вопли, пламя – плод моего воображения. До самого вечера я в каком-то оцепенении просидела на дереве и только ночью осмелилась вернуться домой. Там, на краю деревни, я поняла, что все случившееся мне не привиделось: вокруг было только пожарище… пепел… и трупы… В тот миг, когда я, обезумев от ужаса, с колотящимся сердцем, шагнула в сторону нашего дома, вернее, обугленной груды обломков на его месте, ко мне метнулся какой-то человек. «Фату, – прошептал он, – не ходи туда; нельзя, чтобы они тебя схватили!» И, не дав мне ответить, прикрыл мой рот ладонью, поднял на руки, унес к себе домой и спрятал. Я даже не сразу поняла, чего избежала. Если бы не он, милиционеры, занятые мародерством, наверняка прикончили бы меня, так как они прекрасно знали состав каждой семьи. Они ведь были родом из нашей деревни: жили здесь, болтали с моими родителями, ели и пили вместе с ними, танцевали вместе с ними на наших главных праздниках. С ними – и с моими братьями и сестрами.

И Мама обратилась ко мне:

– Человека, который меня спас, звали Бамба.

– Бамба?!

– Да, меня спасли двое – мое дерево и Бамба. Вот почему я всегда считала его своим братом.

И вот тут, несмотря на все ужасы, о которых рассказала Мама, я наконец вздохнул с облегчением: Бамба оказался отважным и добрым человеком, которому я был обязан жизнью Мамы. Значит, не зря я его любил, а теперь полюбил еще больше. И правильно сделал, что не разоблачил ни перед кем его плутни…

– Бамба пошел на страшный риск, укрыв меня в своем доме. Обстановка была такая накаленная, что, если бы милиционеры узнали об этом, они бы тут же казнили его за «предательство». Этот человек вел себя как герой, даже не осознавая этого: много дней он ходил по краю пропасти, скрывал все от своей родни, утешал и поддерживал меня, обнимая, заглушая мои рыдания, осушая мои слезы краешком своего бубу. И однажды ночью, когда резня слегка поутихла, мы с ним бежали. Целую неделю мы шли пешком до Дакара, и там Бамба нашел приют для нас обоих у своего родственника. Я уже немного пришла в себя. Как только представился удобный случай, он посадил меня в самолет, летевший в Париж, где работал его кузен.

Мама помассировала лодыжки и через силу улыбнулась нам – Сент-Эспри и мне.

– Ну а продолжение моей жизни вам известно, поскольку вы стали ее частью.

Мы долго молчали. И тут Мама прибавила:

– Ах да… забыла сказать. Бамба ведь дал мне денег, чтобы устроиться в Париже. Он меня уверял, что это сбережения моих родителей: мол, ему удалось разыскать их в развалинах нашего сгоревшего дома. Дорогой Бамба… я до сих пор не знаю, правда это или нет…