Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Доктрина германского пути была изложена Гитлером уже в 1926 г.: «Ежегодный прирост народонаселения в Германии составляет 900 тысяч человек. Прокормить эту новую армию граждан с каждым годом становится все трудней. Эти трудности неизбежно должны будут когда-нибудь кончиться катастрофой»{323}. Ограничение рождаемости, утверждал Гитлер, неприемлемо, поскольку оно нивелирует естественный отбор и ведет к деградации нации{324}. Внутренняя колонизация, по мнению будущего фюрера, должна привести к еще худшим последствиям, поскольку приводит к самоограничению «культурных рас, являющихся носителями всего человеческого прогресса», в то время, когда другие расы размножаются на все больших и больших территориях. В итоге благодаря «представлениям современной демократии» «весь мир может попасть в распоряжение той части человечества, которая стоит ниже по своей культуре, но зато обладает более деятельным инстинктом»{325}. Кроме этого, по мнению Гитлера, большая территория в значительной мере обеспечивает обороноспособность государства, что «является известной гарантией свободы и независимости данного народа».

В итоге Гитлер приходил к выводу, что выживание германской нации может быть обеспечено либо «приобретением новых земель в Европе», либо активной колониальной торгово-индустриальной экспансией{326}. Он доводил свою мысль до логического конца: «Ясно, что политику завоевания новых земель Германия могла бы проводить только внутри Европы. Колонии не могут служить этой цели, поскольку они не приспособлены к очень густому заселению их европейцами. В XIX столетии мирным путем уже нельзя было получить таких колониальных владений… Но если уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за отдаленные колонии, а земли, расположенные на нашем собственном континенте»{327}.

* * *

Результатами версальского раздела мира осталась недовольна не только Германия, но и другие не менее могущественные страны, отмечал В. Ленин: «Япония и Америка крайне обижены при теперешнем разделе колоний, и которые усилились за последние полвека неизмеримо быстрее, чем отсталая, монархическая, начавшая гнить от старости Европа»{328}. Япония и Америка уже прошли период индустриализации, и им были жизненно необходимы новые рынки сбыта и сырья, а они все уже давно были поделены между великими европейскими колониальными державами. Версальский передел мира в пользу старых европейских колониальных империй не только не погасил возникшие непримиримые противоречия, а наоборот, подстегнул их. Борьба за новый передел мира становилась объективной неизбежностью…

Термин «свобода морей» был введен Хаузом в 1915 г., для обоснования свободы торговли с воюющими странами (принесшей США баснословные прибыли)[45]. Под «свободой морей» понималось: право свободной торговли нейтральных стран во время войны, помехи которой «привели к таким трениям между Соединенными Штатами и союзниками в 1915 и 1916 гг.»; ликвидацию контрабанды и «признание неприкосновенности частной собственности в открытом море»{329}. Ограничение на трактовку термина было наложено Хаузом в 1919 г. связи с планами создания Лиги Наций, которая получила право закрывать мореходные пути в случае всеобщей войны. «Свобода морей» теперь распространялась только на ограниченные войны, не связанные с нарушением международного права.

Американская декларация буквально взорвала Ллойд Джорджа: «Этот пункт… мы не можем принять ни при каких условиях; это значит лишиться мощного средства блокады; Германия была сломлена блокадой почти в такой же мере, как и военными методами; и если бы это мощное средство было отдано Лиге Наций, а Великобритания дралась бы не на жизнь, а на смерть, то никакая Лига Наций не смогла бы помешать ей защищаться. Это мощное средство помешало Германии получать каучук, хлопок и продовольствие через Голландию и скандинавские страны. Поэтому мое мнение таково: прежде чем я соглашусь лишиться этого мощного средства, я хотел бы увидеть организованной эту Лигу Наций. Если Лига Наций представляет собою реальность, я готов обсуждать этот вопрос»{330}. «Да, — вмешался Клемансо, — я не могу понять смысла этой доктрины (свободы морей). При существовании свободы морей война не была бы войной»{331}. «Вопрос о «свободе морей» едва не расколол конференцию», — писал У. Уайзмэн{332}.

Однако «необходимость достигнуть какого-то соглашения по этому пункту с англичанами, — считал Хауз, — преобладала над всеми прочими политическими вопросами, кроме вопроса о Лиге Наций»{333}. Не случайно представитель американского президента предупредил «англичан, что существующие условия морского права несут в себе опасность взрыва»{334}. И Вильсон действительно предъявил ультиматум: «Я не могу согласиться принять участие в переговорах о мире, который не включал бы свободы морей, ибо мы обязались воевать не только с прусским милитаризмом, но и с милитаризмом вообще»{335}. Вильсон уполномочил Хауза заявить, что если они этого не примут, то могут: «наверняка рассчитывать, что мы используем наше наличное оборудование для постройки сильнейшего флота, допускаемого нашими ресурсами, чего наш народ давно жаждет»{336}.

В ответ Ллойд Джордж «сказал, что Великобритания истратит все до последней гинеи, чтобы сохранить превосходство своего флота над флотом Соединенных Штатов или любой другой державы, и что в Англии ни один министр, который занял бы иную позицию, не смог бы остаться у власти…»{337}. Но в начале XX века, грозный рык некогда самой великой державы мира означал уже только слова… Хауз вполне отдавал себе в этом отчет: «Если англичане не будут осторожны, они навлекут на себя неприязнь всего мира… Я не верю, чтобы Соединенные Штаты и другие страны согласились предоставить Великобритании полное господство на морях, равно как Германии — господство на суше, и чем скорее англичане это поймут, тем для них будет лучше; более того, наш народ, если ему бросят вызов, построит флот и будет содержать армию еще большую, чем у них. У нас больше денег, у нас больше людей, и наши природные богатства гораздо более велики. Такая программа в Америке будет популярна, и если только Англия даст повод, то остальное доделает уже сам народ»{338}.