Как разбудить в себе Шекспира. Драмтренировка для первой пьесы - Юлия Тупикина
Шрифт:
Интервал:
– Я сам так думаю, – заметил Гаргантюа. – Я буду святейшеством, а ты пустосвятом, а вот из этого свища выйдет изрядный святоша».
Интересно, что не только в средневековой Европе, но и на Руси карнавал, в виде отдельных явлений, обрядов, ритуалов, продолжал существовать вплоть до нашего времени. Известно, например, что брань широко использовалась для оберега от нечистой силы и болезней. Карнавальный характер носили переклички сел в весенние праздники: девушек чужого села называли «курносыми», «кривоногими», «клешеногими», «косыми и босыми», «лентяйками», «череватыми», «с байструками», парней – «шмаркатыми», «с червями в носу», «паршивыми», «горбатыми», ругали одежду, деревню. Хуление как обряд происходило в обрядах сватовства, на свадьбах. Вспомним имена, популярные в дохристианскую эпоху и позже ставшие фамилиями: Звонило, Будило, Упырь, Медведь, Волк. Родители называли так детей, чтобы уберечь их от злых духов, – подчеркивая плаксивость младенца (Звонило, Будило), или его аппетит (Упырь), или призывая на его защиту свирепых животных (Медведь, Волк).
Роман Рабле, как известно, не для ханжей: такая откровенная телесность, все эти описания секса, еды, испражнений, все эти «низкие» шутки способны вогнать в краску людей в белом пальто, претендующих на «безгрешность» и требующих прикрыть половые органы греческих статуй. Ханжи считают, что такие тексты, как у Рабле, созданы, чтобы оскорбить, извратить и загрязнить наши чистые души. Страшно далеки они от народа и народной культуры, в которой верх – это небо, низ – земля, поглощающее и рождающее начало, небо проливается в землю животворящей влагой, и земля родит богатый урожай.
Соединение верха и низа существует и в категории тела: голова (верх) и живот, зад, половые органы (низ). Голова – мысли, идеи, святое причастие крови и плоти Христовой, говорение, сознание. Низ – усвоение, испражнение, размножение, рождение нового человека. Живот тоже амбивалентен: кишки поглощают еду, но и их поглощают, едят. Живот – жизнь, но он связан со смертью – «выпустить кишки». Верх переходит в низ, он тесно связан с ним, как и жизнь связана со смертью. И все это гротескно усилено – увеличивали, чтобы обсмеять. Гротеск – любимый прием карнавала, он и сам, по выражению Бахтина, «показывает в одном теле два тела, почкование и деление живой клетки жизни». По сути гротеск – это богатый урожай, изобилие, плодородие, это праздник и пир.
И во время карнавала, и в романе Рабле мы встречаем множество сцен, связанных с жизнью тела:
«Однажды утром захотелось ему пососать одну из своих коров (а это были, как гласит история, единственные его кормилицы), руки же у него были привязаны к колыбельке, так он одну руку, изволите ли видеть, высвободил, схватил эту самую корову за ноги и отъел у нее половину вымени и полживота вместе с печенью и почками».
А вот Панург флиртует с дамой, и она его прогоняет:
«– Наглец! Если б я вас так не презирала, я бы велела отрубить вам руки и ноги.
– Я бы ничего не имел против, чтобы мне отрубили руки и ноги, – заметил Панург, – при условии, если мы с вами малость повеселимся и поиграем в иголочку с ниточкой. Вот господин Жан Жеди, – он показал на свой длинный гульфик, – от его веселого пляса вас самое в жар бросит. Он – кавалер любезный, научит вас всяким фокусам и премудростям, только уж после его ухода вам придется произвести уборку».
Достаточно прочесть про ритуалы рождественских гаданий в русских деревнях, чтобы понять, насколько они были телесны и непристойны, сколько в них было карнавала и свободы. А вспомните русские частушки – львиная доля их рассказывает про жизнь телесного низа, даже те частушки, которые созданы в ХХ веке.
Интересный пример гротеска, созданного как некий выдуманный мир, мы видим в пьесе Натальи Ворожбит «Саша, вынеси мусор». Сашу – военного, погибшего в мирное время от сердечного приступа, – вспоминают его вдова и приемная дочь. В воспоминаниях этих, устроенных на поминках у свежеустановленного памятника, Саша – герой и богатырь. Помянув и оставив еду возле памятника, женщины уходят, и приходит некий работник кладбища, которому они вот только что наливали. И он будто бы видит все эти, ставшие живыми, наполненные гротеском, воспоминания.
Тот, Что Похож На Сашу, возвращается, берет стаканчик с водкой, бутерброд с икрой, конфеты. Садится рядом с памятником Саше, пьет, закусывает. Мы вместе с Тем, Что Похож на Сашу, смотрим фрески c разными сюжетами из жизни Саши. На всех фресках Саша в военной форме и с медалями. Саша побеждает наглых зажравшихся москвичей в Крыму, которые приставали к его девушке Кате. Один лежит поверженный на набережной, другой в испуге бежит прочь, третий просит о пощаде. Саша сворачивает шею бешеной собаке. Собачья стая разбегается в разные стороны. Женщина с кравчучкой, в которой она везла кости на бульон для своей семьи и которую укусила убиваемая собака, протягивает руки cвоему спасителю. Из ее ноги течет кровь. Саша держит на плечах маленькую Оксану перед входом в цирк. Cлоны и тигры почтительно расступаются. Саша держит на руках свою старую тещу перед входом в больницу. Смерть с косой почтительно отступает, ангелы разлетаются. Навстречу бежит доктор и медсестры с пустыми носилками. Саша выливает кричащей Кате в ухо из бутылки самогон. От нее в разные стороны разбегаются черные жучки. Сашу внимательно слушают 12 учеников в спортзале военной академии, где Саша преподавал физподготовку. Саша трагически падает в ванной, держась за сердце. Может даже показаться, что от пули. Но не от пули. От сердечной недостаточности. Но Тому, Что Похож На Сашу, хочется думать, что от пули.
Еще одна примета карнавала в текстах – длинные перечисления чего угодно: имен, названий, эпитетов, видов, предметов и т. д. Такие списки обычное дело в литературе XV и XVI веков, много их и у Рабле. Например, мы встречаем шестьдесят четыре глагола подряд, описывающие манипуляции Диогена со своей бочкой, 303 эпитета к мужскому пенису в хорошем и плохом состоянии, 208 эпитетов для степени глупости шута Трибуле, 144 названия книг из библиотеки Сен-Виктора и т. д.
Самый известный каталог из романа Рабле – каталог испробованных маленьким Гаргантюа подтирок. Вот его начало: «Как-то раз я подтерся бархатной полумаской одной из ваших притворных, то бишь придворных, дам и нашел, что это недурно – прикосновение мягкой материи к заднепроходному отверстию доставило мне наслаждение неизъяснимое. В другой раз – шапочкой одной из помянутых дам, – ощущение было то же самое. Затем шейным платком. Затем атласными наушниками, но к ним, оказывается, была прицеплена уйма этих поганых золотых шариков, и они мне все седалище ободрали. Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, который их сделал, заодно и придворной даме, которая их носила! Боль прошла только после того, как я подтерся шляпой пажа, украшенной перьями на швейцарский манер. Затем как-то раз я присел под кустик и подтерся мартовской кошкой, попавшейся мне под руку, но она мне расцарапала своими когтями всю промежность».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!