Реквием в Вене - Тони Поллард

Он подозревал, что Гросс втайне чувствовал облегчение от того, что остается один на один с расследованием; однако Вертену ничего не оставалось делать, как только следовать за Малером за город. Конечно, ему не потребуются все шесть недель отдыха композитора. Он надеялся оценить ситуацию, а затем вернуться в Вену при первой же возможности.

Вертен сел в зальцбургский экспресс в четверг с чувством радости, слегка окрашенной некоторым ощущением вины. Он предвкушал грядущий отдых в сельской местности, ибо Вена задыхалась от жары и влажности под подернутым дымкой небом.

Однако с точки зрения погодных условий он столкнулся с полной противоположностью, как только сошел с поезда, прибывшего по узкой одноколейке в Альтаусзее.

Все два последующих дня лил дождь. Мелкий нудный дождик, заставлявший живые изгороди из давно отцветших кустов сирени скорбно свешивать свои ветви подобно плакучим ивам.

Вертен поселился в гостинице «У озера», огромном альпийском строении, увешанном оленьими рогами и с избытком оснащенном непременными принадлежностями местного представления об уюте, такими как вышитые тирольские занавесочки на окнах и стеганые пуховые одеяла толщиной в фут на кроватях; по утрам к кофе подавали булочки домашней выпечки со свежесбитым маслом. Если бы любимый бульварный герой Вертена из его коротких рассказов, граф Иоахим фон Хильдесхайм, взялся описывать эту гостиницу, то он, несомненно, описал бы ее как «агрессивно обворожительную».

Однако же Вертена мало соблазняли как местные красоты, так и дружелюбные владельцы гостиницы, семейство Вульфов. Они были неправдоподобно хороши: дружески настроенные, добродушные, с бьющим через край стремлением угодить и позаботиться о постояльцах. Что ж, иногда вещи действительно таковы, каковыми они кажутся, твердил себе адвокат, и надо только вовсю наслаждаться ими. Вульфы действительно были слишком хороши для того, чтобы быть реальными фигурами: три дочери с белокурыми головками, наряженные в народные альпийские костюмы с вышитыми блузками, корсажами и пышными юбками, обслуживали постояльцев в столовой; их розовые щеки, даже когда Вертен уплетал за обе щеки бифштекс из свежей оленины или гуляш из легких горного козла, служили адвокату постоянным напоминанием о том, что надо бы побольше дышать свежим воздухом и двигаться. Старшие сыновья, равным образом белокурые и голубоглазые, великолепные в своих кожаных штанах и белоснежных рубахах, выполняли роль прислуги в гостинице, принимали постояльцев за стойкой, носили багаж, сопровождали в качестве проводников склонных к приключениям любителей исследовать местность. Госпожа Вульф командовала на кухне, в то время как ее супруг держал в руках бразды правления заведением и играл роль его доброжелательного хозяина.

Оба родителя были темноволосыми, а потому Вертен не переставал дивиться их белокурому потомству; это изумление и его последующие краткие записи о семействе стали первыми признаками возрождения его творческой энергии, создания зарисовок состояния умов Австрии. Хотя, возможно, думалось ему, такую творческую деятельность лучше направить на запись подробностей тех случаев, в расследовании которых ему довелось участвовать, чем на похождения литературных героев типа его франтоватого графа фон Хильдесхайма.

По вечерам семейство Вульф после ужина развлекало своих постояльцев музыкальными представлениями. Они распевали альпийские песни под аккомпанемент гитары господина Вульфа и аккордеона его супруги. Вертен вообще-то не был поклонником этого инструмента, зачастую издающего резкие звуки с присвистом, но в руках госпожи Вульф он превращался в источник мелодичной радости с оттенком грусти.

Однако сегодня, в субботний день, унылая альпийская погода, дрогнув, отступила. Пар поднимался от влажной земли под теплыми лучами высоко стоящего в небе солнца, и Вертен вознамерился навестить обиталище Малеров. Он был там только один раз, во второй половине дня своего прибытия, и на обратном пути в гостиницу ухитрился промокнуть до нитки, чудом не угодив в разбушевавшуюся позже грозу, которая метала косые зигзагообразные копья электрических разрядов разгулявшихся природных сил, пронзающих озеро, казалось, до самого дна.

Какую же разительную перемену принесли эти два дня, ибо теперь погода была ясной и чудесной. Птицы сопровождали его своим пением на пути по раскисшей от грязи дорожке, ведущей из деревни. Время от времени проезжала телега, запряженная волами, и погонщик бросал подозрительный взгляд в сторону адвоката из-под надвинутой на глаза альпийской шляпы, украшенной сбоку пучком волос из бычьего хвоста. Однако же подозрение сменялось теплым приветствием, когда Вертен произносил традиционное сельское: «Grüss Gott!»[52]Адвокат умышленно избегал его в Вене, выбирая вместо этого более сухое или нейтральное «Guten Tag»[53]или «Guten Abend».[54]Отрекаясь от своего иудаизма, он хотел, чтобы его приветствия носили как можно более светский характер.

Вертен как раз приближался к вилле Керри, когда услышал отдаленный звук сельского оркестра, доносящийся из деревни: туба разыгрывала напев вместе с кларнетами и рожками. Ему не удалось точно определить мелодию. Когда он завидел съемный дом Малера, то тотчас же заметил небольшую группу из трех мужчин и двух дам, собравшуюся на дороге перед ним; беседуя, они наблюдали за виллой Керри, как будто ожидали смены парадного караула. Наметанный взгляд сразу определил бы в них горожан — женщины были разодеты в длинные белые платья и шляпы с огромными полями, в которые ни за что бы не вырядилась ни одна сельская жительница в здравом уме; мужчины были в котелках, и их городские костюмы выглядели чем-то чуждым на фоне зелени и цветов парка перед виллой Керри. Проходя мимо них, Вертен расслышал отчетливый шенбруннский[55]выговор, выдававший их принадлежность к высшему венскому обществу. Один из мужчин, с лихо закрученными усами, говорил всем прочим:

— Сейчас он должен сочинять, сидя за роялем, но попозже обычно выходит на прогулку. Может быть, тогда…

Вертен не стал задерживаться, чтобы выведать, чего же ожидал этот человек. Эти люди явно не представляли собой никакой опасности для Малера, они были просто заядлыми любителями музыки и преданными поклонниками директора и дирижера Придворной оперы. Неужели они специально спланировали свой отдых так, чтобы он совпал с отпуском Малера? Но тут Вертен вспомнил, что неподалеку находится фешенебельный курорт Бад-Аусзее; наверняка они пребывали там, поддерживая свое здоровье на водах.

В доме Вертена приветствовал Малер собственной персоной, он быстро затащил его в помещение перед тем, как захлопнуть за ним дверь.

— Вы видели их?

В его голосе звучала паника.

— Кого? — удивился Вертен.