Чувства, которые ты вызываешь - Морин Гу

– Как насчет того, чтобы я отвезла тебя домой, а потом поехала на стоянку? Могу сегодня закрыться и одна. Так у тебя появится время.

Роуз остановилась.

– Серьезно?

– Да. Мне этот ужин кажется нелепым, но он, тем не менее, важен.

Она засмеялась.

– Тем не менее? И у тебя хватает наглости называть меня занудой?

Я завела фургон.

– Ладно, ладно. Пристегнись. Мы сейчас поколесим по 110-ой, детка.

Она открыла окно и прокашлялась.

– Спасибо. Я это очень ценю.

Я сделала радио громче.

– Что?! – прокричала я. Она покачала головой.

– ПОВТОРИ, ЧТО ТЫ СЕЙЧАС СКАЗАЛА?!

– ТЫ ТАКАЯ НЕУДАЧНИЦА! – закричала она в ответ, когда мы выехали на дорогу.

В субботу папа передал мне тарелку с яйцами Бенедикт, сбрызнутыми голландским соусом шрирача.

– У меня в последнюю минуту изменились планы. Как думаешь, у вас получится управлять фургоном все выходные?

Я засунула в рот целую вилку жидкого желтка и кусок маффина.

– Конечно. Подожди, ты сегодня уезжаешь?

– Ага. – Он посмотрел на часы. – Собственно, через час.

– И куда? – спросила я, добавляя шрирачу к яйцам.

Папа плюхнулся на стул рядом со мной.

– В Санта-Барбару на дегустацию вин.

Я чуть не поперхнулась.

– Что? Ты кто – Дайан Китон?

– Да, он самый. Сюрприз.

– Секундочку. – Я с подозрением посмотрела на него. – С кем ты едешь?

Он разрезал яйцо пополам, и желток вытек на увядшую капусту и маффин. Затем засунул в рот целую ложку и ничего не ответил.

– Па!

После долгого молчания он сделал глоток кофе и посмотрел на меня.

– Я еду с Коди.

Мой мозг быстренько перебрал каталог женщин из папиной жизни и остановился на одной.

– Коди?..

– Барабанщица.

Коди была филиппино-американкой со стрижкой Патти Смит и хриплым голосом курильщицы. Папа встречался с ней пару лет назад, поэтому я пришла в замешательство.

– Коди барабанщица? А вы разве не расстались?

Он мастерски разрезал яйцо крест-накрест, чтобы каждый кусочек оказался идеального размера.

– Да. Но на прошлой неделе мы выпили кофе и… – Он пожал плечами. – Ты знаешь, как бывает.

– Нет, не знаю. Я ребенок.

Он расхохотался так, что через стойку на меня прилетел кусок яйца. Я вытерла его с предплечья.

– Ужас! Если бы только все эти женщины знали, какой ты дома свинтус.

Я сказала «все эти женщины», потому что у папы были все эти женщины. И это понятно – ему действительно тридцать четыре, и он отнюдь не уродлив. Я никогда не устраивала из-за этого истерик. Но даже несмотря на это, он старался не знакомить меня со своими многочисленными подружками.

– Не хочу, чтобы ты привязывалась, – говорил он.

Мне кажется, это пошло из сериалов про отцов-одиночек. Единственное, что меня раздражало, – его шутки, что он очень востребован на родительских собраниях. Можно подумать, мой отец Дон Дрейпер, в танце врывающийся в кабинеты с взволнованными мамочками и подкармливающий их выпечкой. И в какой вселенной он ходил на собрания? Я вас умоляю.

Папа заерзал на стуле.

– Ну, честно говоря, мы с Коди встречаемся уже пару месяцев.

– Серьезно? – Я напрягла мозг в поисках моментов, когда они могли ходить на свидания. Казалось, папа большую часть вечеров проводил дома, так когда же это произошло?

Он как будто прочитал мои мысли, потому что сказал:

– Она помогала мне с ресторанными делами, с тех пор как вы начали работать в фургоне.

– Ах ты прохиндей.

Он скривился.

– Ужас. – Он «схватил» и бросил в меня мои же слова. Я засмеялась. Отец поднял взгляд и снова занервничал. – Так вот, Клара. Мне кажется, у нас все серьезно. С Коди.

Я не понимала, то ли дело в словах, то ли в папином тоне, но от этого сердце ушло в пятки.

– Ну… хорошо.

Я уставилась на яйца и попыталась не допустить выражения неловкости на лице.

– Да. Может, даже серьезнее, чем с кем-либо в моей жизни.

Я посмотрела на него, выгнув брови.

– Что? Не может быть.

– Может.

И все признаки вдруг стали явными – разрезанное на кусочки яйцо, его нога, выбивающая ритм по стулу, безупречно выбритый подбородок. Он говорил серьезно.

– Па! Зачем тебе начинать семейную жизнь сейчас? Ты в самом расцвете сил!

Для пущей выразительности я подняла в воздух вилку.

Он засмеялся.

– Хорошо, моя шестнадцатилетняя дочка. Если ты не заметила, мне уже давно пришлось начать семейную жизнь.

Я удивленно моргнула. Хоть мой папа никогда не жаловался, что был молодым отцом, я все гадала, не жалел ли он. Ведь его нужда оставаться одиноким могла передаться и мне.

Папа продолжил говорить:

– Коди чуть постарше меня и тоже думает о будущем. Все знакомые начинают семейную жизнь.

Каждую неделю в нашей почте появлялось новое приглашение на свадьбу или сообщение о рождении ребенка. Холодильник был ими усыпан. Рукописные шрифты, впечатанные в плотную бумагу, объявляли о какой-нибудь крутой свадьбе, а лицо новорожденного, отнюдь не самое миленькое, или ручки, спрятанные в рукавички, говорили о пополнении в семье. Я всегда думала, что эта фаза папиной жизни закончилась. И мысль о том, что они с Коди однажды поженятся… и родят ребенка… С таким мой мозг не мог справиться.

Я сменила тему:

– Тогда выпей как можно больше мерло, или чем там занимаются парочки.

Он засмеялся.

– Спасибо. Тебя разве не радует, что ты останешься одна? – Он замолчал и на секунду поднял вилку. – Чтобы почитать книги и закончить вязание.

– Ха-ха. – Я глотнула чай. – Ты же знаешь, что я не умею читать.

Он натянул кепку на глаза.

– Тогда остается вязание.

Я улыбнулась. Он не сказал вслух, но это был большой шаг. До пожара в столовой он легко оставил бы меня одну на ночь или две. А вот после стал куда бдительнее, чем прежде. Оставляя меня дома, он показывал, что я еще не до конца вернула его доверие.

Вскоре после этого папа и Коди уехали в Санта-Барбару.

– Наслаждайтесь танинами[14]! – прокричала я с балкона, стоя босыми ногами на металлической решетке и наблюдая за их отъездом.