Год - Александр Радов

– Привезли, сказали, необходимо.

– Есть мысли? А по Москве что можете?

– Ничего к озвученному. Там действительно есть недовольные, не обязательно готовые на крайние меры, но очень злые на весь мир. Хотя город живет по-старому, работают магазины, очередь в кассу Дома архитекторов.

– Что дают?

– Не успел рассмотреть. Президент вовремя прибыл с визитом, но я далек от политики и управления. Хочу для жизни.

– Учтем. Вполне обстоятельно, оставлю министру. Можете заниматься своим, нет особой сейчас спешки. Огромное спасибо, на самом деле, тем, кто донес до высших руководителей все объективно, и ваш покорный слуга – в их числе, потайничаем – здесь могло получиться иначе, но министр – ответит. Хорошо, когда все интеллигенты, не надо задавать ритм.

Тир спустился на цокольный этаж, и попал на улицу в незнакомом районе явно своего города.

– Где ближайшая станция?

– Вам лучше дождаться последнего автобуса.

– Не успею?

– Молодой человек, я не справка информбюро, вы даже без извините вступили. Хотите чего-то добиться – будьте не только вежливы, но чутки к адресату обращения.

– Всенепременно. Теперь отвечай быстро, пока я не перешел на язык родных бликов и ты не стал эхом ускользающих на вершину холма похожих неторных проездов – куда мне и сколько идти?

– Такой наглежник. Мне думается, ты из тех, кто бьет за неправильный ответ. По причине такой, промолчу.

Тир приспустил галстук и характерно откашлялся. Неужели, после приема во властных коридорах, нарвался на никчемного типа. Столько времени он провел, мотаясь по разным городам, и вот – в своем практически районе, очень знакомые контуры крыш, встретил такого.

– Ногами бьешь?

– Я просто лицом в асфальт кладу и быстро сматываюсь, сценка называется «цезарь и салат».

– Сейчас мне за все ответишь, не только за названия.

– Давай сбавим тон. Ты спрашивал – я поставлял ответ. Ты мне не родственник, впрочем, в таком случае, все могло быть одинаково, но сценка означалась бы «гул моторов против разбойника».

– Ты очень интересен, парень.

– Я даже на «слышь, ты» не тяну.

– Давай уже подеремся.

И они подрались, с переменным успехом. Впрочем, Проб был лучше и быстрее, и неожиданно решив, что с такими земляками каши не расхлебаешь, в случае чего, – отправился в аэропорт, откуда можно добраться в любой уголок планеты, а верить настойчивым слухам – и на другие.

Было привычно поздно, пока Кимберли читала эти письма за компьютером, а ведь раньше прислал посылку, с маркой ограниченной двухлетней аккуратно почерком четко сказал искренне при стабильных да сотрудников отдела, или она хотела получить. Зачем все только.

Иногда от работы не могла даже вызвать – чтобы завести машину нужны еще силы, неловко сидела, и ни о чем не думала. Порою – о зарплате. Что с ней.

Примерно так представлял реакцию. Последний месяц писал ей не он, а Грейс. Она пока учится!

– Правда, удивительное, – Грейс принесла бокал с мельбой. – Чего тебе?

– Сельдерей.

– Снаряжаю экспедицию.

– Слушай, говорил что был там, может не поедем? Тебе не интересно.

– А «сухопутные водоросли», «небесный поток»? Что расскажем твоим?

– Ты так прочувствованно это говоришь, «твои». Скажи еще.

– Что?

– Пожалуйста! Один-другой, ну-ка.

– Не нукай, – ответил Аконт наименьшее из возможного. Было предельно ярко, ставя ожоги ультрафиолета столь нежно на кордильерскую увешку. Рано заходит средней зимой, и немногочисленным благодарным зрителям сурово улыбаются портреты столетий. Немного раньше актуальности данных событий ценность индивидуального сознания высилась рубежом, галопируя его, неслись недовольные окрики погонщиков речи привычной. От жары до холода, через поквартирные пропуски часов настоящего летнего зноя, простертого щедрой природой над бывшими долинами, окружающие становились или не собой, то вместе предсказывали крушение стабильности.

Надо очень сильно не заслужить, чтобы стать нами. Мерещились родители с флаконами снотворных. Они хотели жить спокойно, мы расти. Раньше так добро полыхали четыре конфорки на кухне, ожидая разогревания супа, чайника со свистком, сковородки для трех-двух яиц. Сменила его в ванной, пропорхнув мимо по-своему, приятно улыбаясь.

– Ты там? Открывайте!

За дверью оказался Никон. За несколько лет он не особенно изменился, скорее наоборот. Удивлению Аконта не было предела. Вдруг! В камерном уголке солнечного горного воздуха нашел. Вместо «я думал ты умер» – молча достал литр мастики, не глядя плеснул в стаканчики.

– Совсем один?

– С подругой.

– Думаешь?

– Да.

– Все она твоя, точно? Сама и нашла?

Аконт смутился, один в один перед забором бесконечным. Когда до изучающих бесстрастно лица иконок лаптопа оставалось несколько минут, обыкновенно прислонялся к забору и жадно дышал, вслушиваясь в гудки пролетающих скорых. Лето обычно кончалось, выпущенным из шарика-поздравления аргоном – быстро и без остатка, и словно кто-то давил сверху телом. – Оболочка. – Родная осерчала, и с грозною лаской хватила за фалды. – Опять свою ламу на ночь слушал! У меня в эти кассеты младшие играют, по двору разматывают и бегают, счастливые невинные выражения, привези, все больше пользы. Мясо на прилавок не попадет. У нас на местном из-под полы чего только нет, домашнее! Творожок вот принесла на потом. – Не успел тогда Аконт перейти на понятную тему частного хозяйствования, купит дом, стали вместе со всеми поклоны бить, избавлять от греховности буддизма. Комплекс там какой, трое суток не мог потянуться. Кто он? За что? Помогла добром женщина, три года хоронила. Кто помог бы мальчику с разбитным лицом, потерявшемуся?

Никон уловил, красиво улыбнулся.

– Порядком твоя изволит. Женщина обязана за собой следить.

Аконт случайно задержался во взгляде его. Нежданно понял, не так он и рад, как предполагал последние месяцы. Друг отодвинул стакан, на который нацелился, и пошел, ничего не говоря, на улицу.

Тянулись здания настоящего юга. Он ничего не говорил, но с каждым пролетом близких переулков Аконт ждал расплаты. Мог сказать, испугался, двадцать не возраст, наконец про девушку, что виновна. Но когда в одном мысленном предложении сходились три и больше «что» говорить не хотелось, понурясь сдерживаться. Взращенное родителями благородство, усиленное подвижничеством примеров на виду пересиливало.

– Считаю знакомые сочетания. У нас был атлас и кровать, за тридцать, а я всегда хотел побывать там, где никто не был. Хватают, тащат в вездеход. Решили, с подмогой вернулся, тогда помогло, что мои рядом.