Остров - Жанна Бочманова

– Юлия Петровна, – ее мягко тронули за локоть. Она повернула голову и узнала мужчину с выставки, оставшимся в памяти благодаря стальному отливу галстука. Сегодня он был в темном траурном костюме, – вы меня не помните? Михаил Борисович Зелецкий. Георгий знакомил нас на выставке. – Юля кивнула. – Скорблю вместе с вами. Большая потеря для искусства, – Зелецкий поклонился и отошел.

Юля проводила его взглядом и поняла, что все смотрят на нее и на Зелецкого. И тут как прорвало: из соболезнующих к ней выстроилась даже небольшая очередь. Краем глаза она заметила, как побледнела Марина и что-то яростно зашептала мужу. Это какая-то очередная игра, поняла Юля. Ну что ж, она готова.

К ней стремительно шел мужчина в черном одеянии с биркой «Охрана». Выслушав его, она поспешила на выход. Там, скорбно опустив плечи, понурив голову, стоял человек с большим пакетом в руках.

– Юля, – поднял он глаза, – Юля, горе-то какое!

Бендер! Она протянула руку и тот, схватив ее ладошку, горько заплакал.

– Эх, Жорка, Жорка… – Остапчук утирал слезы рукавом старого поношенного пальто. – Приехал вот проститься.

Они прошли в зал, и Остапчук застыл возле гроба. Юля чуть отошла, ловя любопытные взгляды. Потом отвела его к стене и усадила на стул, сама присела рядом.

– Как ты, Юлечка?

Она пожала плечами.

– Ну, ничего, – Остапчук кивнул и шмыгнул носом. – Ты молодая, ты еще найдешь свое счастье.

Она снова пожала плечами.

– Вон сколько народа пришло Жорку-то проводить, – Остапчук обвел взглядом зал. – Показушник! – беззлобно кивнул он на бархатную подушку с наградами возле большого портрета Гореславского с траурной лентой наискосок. – Даже в смерти. А ты, Юлечка, не бойся. Бог не выдаст – свинья не съест! Держи вот. Все Жорке хотел отдать, да не успел. – Остапчук протянул ей пакет. Ну поеду я. На Жору посмотрел, тебя увидел. Можно и самому помирать. Мне, конечно, таких похорон никто не организует, да мне оно и не надо. Я еще побарахтаюсь.

Он поцеловал ее сухими губами в щеку и двинулся к выходу. Юля смотрела ему вслед, сложив ладошки перед грудью. Бедный старый Бендер! Георгий был его единственным другом. Нет ничего хуже, чем остаться одиноким больным стариком, без друзей, без семьи. Хотя и с семьей можно быть одиноким и брошенным. Она вздохнула. Церемония длилась долго, и она устала. Кому нужны пышные похороны? Уж всяко не покойнику.

Прощание закончилось, гроб вынесли, все потянулись к выходу.

– А кто такой Зелецкий? – спросила она Юру по дороге на кладбище.

– О! – тот многозначительно поднял указательный палец. – Это лучший в Москве адвокат по разводам. Все знаменитости через него имущество делят и так далее.

То-то Марина задергалась. Испугалась, что Гореславский не так наследство поделил, как бы ей хотелось?

* * *

Трудный день все же закончился. Юля смотрела вниз на ночной город, уткнувшись лбом в прохладное стекло. Не слишком ли много потерь в ее короткой жизни? Ей всего двадцать пять, а она уже потеряла мать, отца, сына, мужа. Даже двоих мужей. Есть ли предел человеческому терпению? Не проще ли было все же съесть те таблетки там, на чердаке, и покончить с этими страданиями? Все одно же лучше не будет, а будет только хуже и больнее. И выхода нет. Нет выхода. И вот тут она, наконец, заплакала.

Вечером после похорон Юля неспешно собирала сумку. Пересчитала свои сбережения. Немного, но достаточно, чтобы вернуться в Петербург и начать поиски сына. Наверное, надо позвонить Вячеславу, чтобы забрал ключи от квартиры да убедился, что она ничего лишнего не прихватила. Вот Марина-то обрадуется. Да бог с ними! Подумав, Юля позвонила не Вячеславу – Зелецкому. Пусть уж лучше он приедет, примет квартиру из ее рук, а то с этой Мариной греха не оберешься, вдруг и правда скажет потом, что она квартиру обчистила. С нее станется. Зелецкий ее выслушал и попросил задержаться в Москве до оглашения завещания. Она вздохнула, но согласилась. Предстоящая процедура не сулила ничего, кроме унижения. Уж лучше бы сразу выгнали, тем более что ей не привыкать.

Через два дня Юля сидела на краешке диванчика в офисе Зелецкого, сжимая заледеневшие руки. Невестка Гореславского бросала на нее ядовитые взгляды, сын покойного Вячеслав сидел с отрешенным видом. Возле дверей скромно притулился водитель Юра.

Зелецкий появился ровно в двенадцать, в сопровождении нотариуса. После небольшой церемонии приветствия тот принялся зачитывать завещание. Юле было так холодно, и она все прятала и прятала руки, то под коленки, то подмышки, и поэтому слабо уловила смысл зачитанного документа. И лишь когда Марина стремительно вскочила с места, она встрепенулась и подняла голову.

– Вам что-то непонятно, Марина Александровна? – спросил Зелецкий.

– Нет, мне все понятно, – прошипела та, с ненавистью глядя в сторону Юли. – Мы будем оспаривать завещание! Вячеслав!

Вячеслав даже не шелохнулся.

– Оспорить завещание – это право наследников, – кивнул Зелецкий. – Насколько я понимаю, вы в эту категорию не входите, Марина Александровна.

– Зачем же меня тогда пригласили? Вячеслав! – Марина с мольбой глянула в сторону мужа и картинно заломила руки. – У нас же дети! Почему их нет в завещании?

– Право завещателя оставить наследство любому родственнику, да и вообще любому человеку или организации. Ваши дети не являются наследниками ни первой, ни второй очереди, а лишь по праву представления. Так что закон тут не на вашей стороне, а, впрочем, как хотите. А пригласили вас, потому что Георгий Арнольдович оставил для вас всех небольшие послания, – Зелецкий вышел из-за стола и раздал присутствующим желтые конверты.

– Вас проводят в отдельные кабинеты, – остановил он Марину, яростно пытавшуюся разодрать вощеную бумагу. – А после ознакомления можете задать мне любые вопросы.

Дверь в кабинет открылась, вошла секретарша и проводила всех по комнатам. Юле Зелецкий любезно предоставил помещение в своем собственном кабинете – будуар. Там стояли уютный диванчик, телевизор, мини-холодильник и судя по журналам, бумагам и ноутбуку, комнаткой пользовались часто и много. Юля села на диван и, сделав надрыв, извлекла на свет пару белых листков, густо исписанных крупным почерком Гореславского. На миг стало страшно – человека нет, но вот сейчас он будет говорить с ней. Она поднесла бумагу ближе к глазам.

«…Дорогая Юлия, ты уж прости, что приходится так с тобой прощаться, в письменном виде… – Юля представила, как саркастическая усмешка тронула в момент написания губы Георгия. – Помнишь, я на неделю ложился на обследование? Я сказал, что все в порядке, но, конечно, соврал. Помочь ты ничем не можешь, а переживать будешь. А я не люблю, когда рядом суетятся и хлюпают носами. Так что смерть может нагрянуть ко мне в любой момент без объявления, так сказать. Поэтому и пишу это письмо. Зелецкому верь. Он хоть и проныра, но спец в своем деле, каких мало.