Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни - Ирэн Роздобудько

Я думаю, что все на свете — фуфло. Особенно то, что происходит сейчас в любом уголке земного шара. Только непостижимое имеет право на вечность. В литературе — Шекспир, в музыке — Моцарт, в живописи — Леонардо, в науке — Паскаль. Остальное, если хорошо подумать, можно разгадать. Ноу-хау! Когда я „знаю как“ — мне становится неинтересно. Как теперь. Непостижим восход солнца за этими стенами. Поэтому я тут…

Незапланированный звонок прерывает мои раздумья. Белая трубка! САМ!

— Слушаю тебя, — лениво говорю я.

— Петрович, все пропало. Ты смотрел новости? Капец! Мы в диком минусе.

— Какие, к черту, новости? Пару часов назад все было нормально.

Я включаю телевизор. Время уже позднее. Моя девочка сейчас утешает меня в „Национале“, и на экране — другое лицо. Что-то я его не узнаю. Новенький, что ли? Что он мелет?

— Перезвоню! — говорю я САМОМУ и бросаю сотовый, вслушиваюсь.

Новые лица мелькают на экране, глотают слова, захлебываются своей правдой. Щелкаю пультом. Повсюду — вакханалия.

„Подонки! — в сердцах думаю я о своей биомассе. — Вы этого добивались — вы это получили. Сто раз повторял: лучший способ удержать — дать свободу! А что теперь? Вот она, прорвалась! Взмывает над вашими головами, как цунами. Я хорошо знаю, что будет дальше. Я готов. Давно готов. А вы?..“

Я снова беру белую трубку.

— Что ты предлагаешь? — спрашиваю строго.

— Вариант седьмой, — чуть слышно выдавливает из себя САМ.

— А почему не третий? — ехидно спрашиваю я.

— Петрович… Я не могу. Я боюсь. Я хочу жить. Я уеду. Ты же знаешь, у меня дети, внуки… И… И мы так не договаривались.

— То есть ты не хочешь отдавать долги? Понимаю. А за тобой их так много…

— Я знаю, знаю… Но пойми, я — чист. Я кристально чист. А если уйдешь ты — половина вопросов снимется. А вторую половину я закрою своими людьми. Ну как?

Ну конечно… За то, что дергаешь мироздание за усы и усики, тоже нужно платить, думаю я. И высшая плата — к сожалению, не жизнь, как считает этот плебей. Как считают все они. Самое дорогое — имя.

— Хорошо, — говорю я, — когда это должно произойти?

— Завтра вечером, — оживляется трубка. — Сценарий: утром отправляешь семью за границу… Куда хочешь? Называй любое место… Дальше так: охрану отпускаешь, одного оставляешь на лестнице. В полночь заходишь в ванную… перед тем, как сделать это — включишь воду. Все. Извини, что такое говорю. Но сам понимаешь, кто же это скажет, если не я…

— Хорошо, — повторяю я, — прощай!

— Да господь с тобой! — гудит трубка. — Как будто и правда прощаешься…

— Да пошел ты! — Я отключаю телефон. Кажется, навсегда.

Теперь можно выпить что-то покрепче. Например, рюмку „Мартеля“. Я поглядываю на часы: два ночи. Свидание закончено (обычно оно длится не больше часа). Сто роз, как положено, уже стоят в супружеской спальне. Дочь, ясное дело, в ночном клубе, ее мать — спит после очередной презентации. Ох, как обидно нарушать эту идиллию звонком!

И жутковато… Все же я не железный. Хотя контракт есть контракт. А дело — прежде всего. В конце концов, три года роскошной жизни, любое желание — неплохая цена. Припоминаю, он мечтал хотя бы об одном годе…

Я беру синюю трубку. Нажимаю кнопку вызова. С каждым гудком на сердце становится все тяжелее. Вот поговорю и выпью валерьянки… Впервые в жизни.

— Слушаю… — шепчет трубка.

Понятно, уже прилег под теплый бочок жены. Моей, кстати, жены.

— Иди в ванную и включи воду, — приказываю я. От этой фразы мне становится дурно: завтра в это же время должно быть точно так же…

В трубке забулькало и зашипело.

— Я готов, Вячеслав Петрович! — угодливо произносит мой голос. — Говорите, что нужно? Свидание прошло замечательно! Она вас обожает. Послушная девочка. Подарила вам запонки со стразами. Я при случае передам.

Я немного помолчал. Не думал, что это так трудно…

— Значит, так… ЭТО должно произойти завтра!

В трубке — шипение воды. Минуты две.

Я представил его лицо и снова пережил тот миг полнейшего ступора, когда впервые увидел… себя, спящего на скамейке в городском сквере на подстеленной под голову газете. В тот день я решил подышать воздухом. Вышел из своего „мерса“, вокруг меня было полно охранников… Это меня жутко раздражало. Наверное, уже тогда я подсознательно искал выход. И неожиданно нашел его — в лице бомжа, спокойно дремавшего на скамейке. Его мне подбросила судьба. Позже ребята отыскали его и привели ко мне. Он был поражен не меньше моего. Правда, пришлось сделать небольшую корректирующую пластику, поставить голос — тембр был похож, но интонации неуверенные…

Я уже тогда знал, что рано или поздно мне придется уйти. По собственному желанию или по воле спецслужб, безразлично. Все равно — уйти, исчезнуть. И тогда я предложил ему райскую жизнь — свою. Со всеми условиями. И этим последним — тоже. Он согласился. Теперь время пришло.

— Это — серьезно? — наконец проговорила трубка.

— Да.

— А если я…

— …тогда это сделают другие, — прервал я. — Лучше сам.

Он снова надолго замолчал. Представляю, что происходило в его голове. Наконец он произнес:

— Какие будут инструкции?

Я подробно пересказал ему то, что услышал полчаса тому назад.

— Хорошо, — прошептала трубка, — я это сделаю.

— Просьбы есть? — деловым тоном спросил я.

Он закашлялся.

— Наверное, да… — произнес он, и я напрягся: сейчас окажется, что он завел новую любовницу, или разыскал старенькую мать, или заделал на стороне ребенка…

Этого только не хватало! Но он продолжил так: — Утром я закажу не два билета до Лондона, а три. Нет, нет, не волнуйтесь, я все сделаю, как обещал. Третий билет — для парня. Для Надюшиного жениха. Он хороший, толковый. Но совсем не вашего круга. Надюша беременна. У меня… — он смутился, — то есть у вас будет внук…

— Согласен, — отрезал я, отключая и этот телефон.

Похороны прошли замечательно! Лица на экране были растерянные. В выпуске новостей глазки моей журналисточки все так же блестели. Кажется, у нее гора с плеч свалилась. Как, кстати, и у других. У многих-многих других.