Я буду любить тебя вечно - Мария Метлицкая

– А зачем тебе вообще это нужно, Парвиз, – я, наша жизнь? У нас же все плохо.

Ответил он коротко, одним словом:

– Люблю. Я люблю тебя, Мила! И буду любить тебя.

– Вечно? – усмехнулась Милочка.

Он кивнул.

Она махнула рукой:

– А, перестань! Вечного ничего не бывает!

В эту ночь она плакала: ей было жалко себя, жалко мужа. Но – себя больше. Женщина с пустым и холодным сердцем.

И некому ее пожалеть. Некому. Она одна. Одна на всем белом свете. Как глупо и странно все получилось…

Она рассматривала себя в зеркале и видела, что стареет. Нет, она была еще очень красива. Но под глазами появились тонкие, прозрачные морщинки. Уголки рта предательски ползли вниз, придавая лицу выражение грустного клоуна или сильно обиженной женщины.

Появились первые седые волосы. Увидев это, она попыталась их выдернуть и брезгливо сморщилась – какое отвратительное зрелище, господи. Обвисла и поникла ее красивая крепкая грудь. И кожа на ладонях стала суше, и ногти ломались.

Вот и все. Она опустилась на стул. Вот и все! Жизнь прошла. Почти. И уж точно – прошла молодость. Что ждет ее впереди? Да ничего хорошего. Так и будет тянуться медленным товарным поездом время, приближая ее к болезням и старости.

Все прошло, да. Ушли ее молодость и красота. Надежды ушли. Она так и не изведала ни женского счастья, ни материнской радости. Когда она встретила Парвиза, то решила, что ей сказочно повезло, что достался счастливый лотерейный билет. Она отхватила, поймала птицу удачи. Нашла клад. И теперь все будет прекрасно!

Ах, как она ошибалась… Как эти годы, прожитые без любви, выморозили ее сердце, выстудили душу, и там, в душе, ничего не осталось. Только капелька жалости на самом дне и немного раскаяния. Совсем чуть-чуть – чувства вины перед мужем.

Но уходить ей было некуда. Опять в нищету?

Профессии нет, специальности тоже. Из записных красавиц жизнь ее удаляла. Ах, как глупо, бездарно она распорядилась собой. Как жестоко обошлась с ней судьба!

И самое страшное – выхода нет! Нет и не будет. Откуда?

Теперь муж приходил поздно. Сквозь сон Милочка слышала, как он со стуком сбрасывает ботинки и чертыхается.

Она вздрагивала и покрепче зажмуривала глаза – опять пьяный. Муж давно спал в кабинете и, слава богу, не беспокоил ее. С ужасом она думала о том, что его командировка подходит к концу. А это означало одно: ей придется уехать с ним на его родину или в другую страну.

Нет, был и второй вариант: он разведется с ней и уедет один.

Скорее всего, так и будет, ну не совсем же он идиот, чтобы тащить ее с собой! Конечно, он подаст на развод и уедет один. А там ему подберут новую жену – вот уж в этом она не сомневалась. Молодую, красивую, богатую, из хорошей семьи. Она родит ему троих ребятишек и с ней – молодой, веселой, понятной и родной – он проживет новую и прекрасную жизнь. В богатом и красивом доме с бассейном, в окружении семьи и детей.

А что будет с ней? Ей было страшно.

Календарь перелистывал дни. Они бежали стремительно быстро. Муж разговоров об отъезде не заводил. И от этого было еще тревожнее. Каждый вечер с замиранием сердца лежа в кровати Милочка ждала его появления домой.

Конечно, она предполагала, что у него давно кто-то есть. Но, скорее всего, это были короткие романы и случайные женщины – уж серьезные отношения она бы заметила точно. Парвиз оставался человеком пылким, горячим – уж если б влюбился…

В начале мая была годовщина смерти матери. Мила никогда не предлагала мужу поехать с ней на кладбище. К тому же это был субботний день, когда он любил от души отоспаться.

Да и она старалась в выходной поскорее сбежать из дому: слишком тягостны были эти семейные поздние завтраки и обеды.

На улице было тепло и солнечно, народу немного – дачники наверняка с раннего утра рванули на дачи, а оставшиеся урбанисты еще досыпали в теплых постелях. Столичные развлечения предполагались лишь к вечеру. Полупустое метро, автобус – и вот она у ворот кладбища. У входа большой куст сирени – цветки готовы раскрыться, еще день-два, не больше. Она потрогала набухшую тяжелую кисть – красота. Старые кладбищенские липы с уже распустившимися нежными молодыми листочками закрывали теплое солнце. Было прохладно и тенисто.

Милочка медленно шла по аллее, бросая короткие взгляды на знакомые надгробия, стоящие у дороги, – маленькая девочка Леночка, пяти лет. Старуха с прищуренным и недобрым взглядом со смешной фамилией Соловейкина.

Казалось, что старуха Соловейкина пристально смотрит ей вслед, провожая внимательным взглядом. И кажется, осуждает. Наверное, она всегда всех осуждала – такое лицо.

Подросток шестнадцати лет Каприн Илья – красивый и строгий, с тоненькой полоской юношеских гусарских усиков.

Женщина тридцати семи лет, печальная и невозможно красивая Ниночка Сереброва. От вечно скорбящих папы и мамы, умерла после тяжелой и продолжительной болезни. Получается, Ниночка Сереброва болела давно и невестой и женой побыть ей было не суждено. Бедная, бедная Ниночка. Бедные вечно скорбящие родители. Наверное, они мечтали увидеть красавицу дочь в подвенечном наряде. Тетешкаться с внуками. А вышло вот так.

Наконец Мила дошла до могилы матери, в последнее время ее все время тянуло сюда. Скромный крест с фотографией – мама там еще молодая: застенчивый взгляд, толстая коса перекинута через плечо, кружевной воротничок темного платья. Такая милая, нежная, застенчивая и… ожидающая. Как все девушки – ожидающая счастья и удачной, счастливой женской судьбы.

Ах мама, мама! Ничего не получилось ни у бабки Нюры, ни у тебя… И у меня, мама, тоже не получилось. Как-то нелепо вышло у нас… Правда, мамочка? И Милочка горько заплакала.

Положив цветы на могилку, она провела ладонью по маминой фотографии.

– Я скучаю по тебе, мамочка! – тихо сказала она и почти шепотом добавила: – Ты… прости меня, ладно?

Потом она медленно шла к выходу, глядя в землю, здороваться с покойниками ей уже не хотелось.

Услышав приглушенные мужские голоса, Милочка невольно обернулась и остановилась – в абсолютной тишине кладбища слышать мужскую ругань было немного странно. Чуть поодаль работяги копали могилу – один стоял почти по пояс в земле, орудуя лопатой, а два других перекуривали и вяло о чем-то спорили. Стоявший в яме, которой вскоре предстоит стать чьей-то последней постелью, остановился, громко сплюнул и посмотрел на нее. Они столкнулись взглядами.

– Сережа… – прошептала Мила и, покачнувшись, схватилась за оградку чьей-то могилы.

Он улыбнулся, сплюнул сигарету и лихо поправил заношенную кепчонку.

– Ну и дела! Встретились, значит. И надо же, – он оглянулся, – вот ведь место нашли! – Серега засмеялся и, опершись руками о края, ловко выскочил из свежей ямы.