Постсоветская молодёжь. Предварительные итоги - Екатерина Кочергина

период товарного дефицита, не готова ограничиваться удовлетворением базовых потребностей, заключающихся в покупке еды, лекарств и оплаты коммунальных услуг. Модель «пониженного потребления» характерна только для старших поколений. Представители постсоветского и перестроечного поколений чаще придерживаются мнения, согласно которому денег должно хватать на образование и дополнительное обучение, покупку квартиры, дачи, дома или автомобиля, отдых и путешествия за пределами своего места жительства (то есть они демонстрируют важность мобильности и свободного передвижения), досуг[53].

Таблица 10. Распределение ответов на вопрос «На какие семейные нужды должно хватать денег такой семье, как ваша, чтобы „жить нормально“?» (в %)

N = 1605, опрос 2017 г., декабрь

По мере того как постсоветское поколение будет численно увеличиваться в структуре населения страны (сейчас оно третье по численности в выборке массовых опросов), готовность адаптироваться к возможным экономическим кризисам может снижаться. Если старшие поколения продолжают жить по принципу «не жили богато, нечего и начинать», приспосабливаясь к негативным изменениям в сфере экономики «понижающей адаптацией» (то есть отказываясь от чего-то), то для молодых людей материальный успех и возможность качественного потребления более значимы, поэтому вынужденный отказ от привычной модели потребления, вероятно, будет более болезненным и протестным.

Заключение

В настоящее время нельзя говорить о поколенческом разрыве/конфликте поколений применительно к историко-символической сфере общественных умонастроений. Представители разных возрастных когорт демонстрируют схожие оценки исторических событий и символов прошлого.

В российском обществе существует единая историко-социальная ось, пронизывающая все генерации вне зависимости от периода взросления, которая концентрируется вокруг победы в Великой Отечественной войне и других символов советского прошлого. Поколение застоя, численно преобладающее в структуре населения России, задает символические ориентиры и образы, в то время как поколение перестройки, несмотря на количественную представленность и переход от одного поколения к другому, во многом лишено собственного ценностного поля, транслируя символы старших поколений. Наблюдаемая реабилитация образа вождя (невысказывание отрицательных мнений) происходит в среде всех поколений. Ю. Левада отмечал, что «чем дальше уходит в прошлое его (поколения. – Прим. авт.) собственное время, тем более привлекательным представляется оно массовому воображению»[54].

Молодые поколения остаются наиболее «прозападными», хотя изменение внешнеполитической повестки и обострение отношений между Россией и западными странами в период 2014–2018 годов увеличили в их среде долю представителей, настроенных негативно или безразлично к США и ЕС, в отличие от старших поколений, в среде которых негативизм к западным странам устойчив и в меньшей степени подвержен влиянию медийного фактора. Западные страны для постсоветского поколения и поколения перестройки являются идеалом государственного устройства, в то время как представители поколений застоя и оттепели ностальгируют по советскому строю. Несмотря на ценностный разворот молодежи в сторону западных стран, реальные эмиграционные установки демонстрирует малая доля респондентов.

Можно с уверенностью говорить о различиях в информационных и потребительских стратегиях представителей разных поколений. У молодых жителей России информационные источники более разнообразны, в первую очередь за счет социальных медиа, которые (при прочих равных условиях) в дальнейшем смогут заместить в плане доверия и обращения традиционные средства массовой информации.

Таким образом, различия между современными российскими поколениями нельзя рассматривать как различия в символической сфере и исторической памяти. Эти различия – результат потребительских практик: от интернет-пользования до привычки к разнообразию товаров и их постоянному обновлению[55], популярности массмаркета и т. д. На символическом уровне у нынешнего молодого (постсоветского) поколения не сложилось свое особое понимание и видение социальной реальности и социальной истории, не произошло формирование собственной энтелехии, понимаемой как реализация внутреннего потенциала поколения. Тезис К. Мангейма о необязательности смены реальных мотивационных и поведенческих моделей со сменой поколений и об ориентации младших на старших (кристаллизации их опыта взамен собственного) применительно к России находит свое подтверждение. Вопрос, можно ли рассматривать современные российские генерации с точки зрения социального времени именно как поколения или они представляют собой возрастные группы без своего «духа времени», во многом остается дискуссионным.

6. Преемственность и изменения в поколении 2002–2020 годов

Проблема молодежи в современном обществе имеет два аспекта, которые можно сформулировать следующим образом: что может дать нам молодежь и чего может ждать от нас молодежь.

К. Мангейм (1943)

Исследовательская проблематика, цели и задачи исследования

Сегодня в России оказался очень актуальным старый тезис, согласно которому социальные изменения в обществе носят эволюционный характер, а происходят они посредством поколенческих циклов. Утверждается, что с приходом новых поколений в жизнь общества вносятся новые идеалы и ожидания, родившиеся у молодежи в процессе ее социализации и критического переосмысления и переоценки опыта предшествующего поколения – поколения своих родителей. Эти вопросы стоят в центре многих дискуссий, причем не только в среде демократов или активистов гражданского общества, но и у консервативных сторонников государственной идеологии патриотизма, в кругах близких к действующей власти, озабоченных возможностями нежелательного влияния на молодежь прозападных сил. Разрушение правовых институтов, усиление репрессивных практик и оправдывающего их законодательства сделали ничтожными все усилия недовольных сложившимся в России режимом власти изменить легальным образом плутократическую государственную систему. Чем ощутимее государственный контроль над различными сферами общественной жизни, ограничивающий инициативы организаций гражданского общества, тем сильнее оказываются ожидания продвинутой и более образованной части российского общества, что демократический транзит будет связан с молодыми людьми, не знающими, как «это было в СССР», и проявляющими гораздо большие запросы на защиту прав, свободы и человеческого достоинства. Пожалуй, той же природы и упорная приверженность многих «политологов» и «социологов» концепции интенсивной «низовой модернизации» в условиях «архаического государства» и подобные рассуждения о неизбежности предстоящего краха сложившейся политической системы. Можно сказать, что ценностной основой этой реанимации темы является не столько познавательный интерес, сколько перенос в социально-политическую сферу сублимированных аморфных массовых иллюзий, надежд на чудо, и вера в то, что жизнь в ближайшем будущем как-то само собой улучшится. Сама рутинность и непроблематичность подобного подхода указывает на идеологический характер установок авторов, хотя ее можно также рассматривать и как выражение более общей культуры «русского авось», как сопутствующий признак государственного патернализма.

Нет сомнений в том, что каждое новое поколение во второй половине XX века оказывается более образованным и мобильным. Возрастные когорты последних 30 лет не являются здесь исключением: они обладают неизвестными ранее коммуникативными средствами и социальными навыками – Интернетом, социальными сетями, мобильными телефонами, какая-то их часть овладела английским языком, получила автомобиль и возможности выезда за рубеж. Молодые люди симпатизируют многим сторонам жизни в европейских странах, они ориентированы на потребительские стандарты и образы жизни развитых стран, им знакомы ценности, несомые современной