Пасынок судьбы - Владислав Русанов

А Годимир так решил для себя — или пан, или пропал! Правильно учил молодого оруженосца пан Стойгнев герба Ланцюг — нет удара, нет победы. Поэтому он бросился вперед с четверенек, не собираясь тратить драгоценные мгновения. По детской привычке ударил пана Тишило головой в живот, обхватил двумя руками вокруг туловища, стараясь приподнять и опрокинуть на землю.

Полещук оказался более крепким орешком, нежели Славощ-Бычок. Согнул ноги в коленях, не давая себя повалить, а кулаком припечатал Годимира по загривку. Раз, другой, третий… Будто гвозди вколачивал. И при этом рычал. Ну, точно, медведь.

Вот ведь нашла коса на камень!

Годимир попытался спрятать голову пану Тишило под мышку. Там тяжелее будет ударить. Перехватил локоть и запястье левой руки полещука. Хрипя от натуги принялся выворачивать. Заломить бы руку за спину, уложить на траву… Это была бы самая честная и красивая победа.

Пан Конская Голова, видно, о том же подумал и сопротивлялся отчаянно. Никогда не жаловавшийся на силу Годимир вскоре понял — застряли. Ни туда, ни сюда. Отпустить он, конечно, противника не отпустит ни за что, но и дальше продвинуть ставшую вдруг неподатливой, словно сталь, руку не сможет.

Они топтались друг вокруг друга, хрипели, дышали тяжело, с присвистом. Точно сцепившиеся рогами олени. Такое иногда случается осенью, во время гона. Сойдутся красавцы-рогачи в схватке за оленух, стукнутся рогами и не могут разойтись. Тут уж конец одинаковый для обоих — смерть. Если волки не доберутся до беспомощной добычи, так все едино — с голодухи помрут.

Всю надежду Годимир полагал на собственную молодость. Должен же полещук устать, должен! Каким бы двужильным ни был, а не сможет на равных с двадцатилетним пыхтеть.

Ну, давай еще пройдемся, пан Конская Голова. Вправо, влево… Теперь дернуть запястье вверх, а на локоть, напротив, налечь всей тяжестью…

Подается! Еще чуток! Годимир уже слышал (или хотел слышать?), как трещит сустав пана Тишило, как вдруг под ногу ему попалось что-то мягкое и скользкое. Сапог поехал как по льду.

Бытковец успел осознать, что уже не выкручивает локоть полещуку, а беспомощно цепляется за его рукав. Увидел близко-близко покрытый капельками пота лоб, налитые кровью глаза, встопорщенные усы, а потом все заслонил выросший до размеров горы кулак.

Вспышка!

Тьма.

И только где-то на границе слуха ликующий вопль оруженосцев бело-красного рыцаря:

— Наша взяла!!!

Крик оборвался, как звук внезапно лопнувшей струны.

Тьма и тишина…

Окружающий рыцаря лес заметно отличался как от светлых дубрав Бытковского воеводства, так и от темных ельников правобережья Оресы или сырых грабняков Заречья, подбирающегося к подошвам Запретных гор. Красно-коричневые стволы деревьев устремлялись вверх сумрачными колоннадами и терялись в переплетении темно-зеленых, глянцевитых листьев, причудливо вырезанных, сидящих на толстых стеблях пучками, как перья в хвосте петуха. Бурую землю устилали сломанные и засохшие папоротники. Терпко пахло смолой-живицей.

Годимир бежал.

Бежал давно, о чем свидетельствовали огнем горящие легкие и предательская дрожь в коленях, кровь, пульсирующая в висках, и цветные сполохи перед глазами.

Какой-то неумолимый страх, преследующий по пятам, гнал его под мрачным пологом. Страх, который нельзя услышать — ведь в ушах отдается только шорох его шагов; нельзя увидеть — нет вокруг никакого шевеления, не мелькают ничьи тени; нельзя пощупать руками — как потрогать невидимое и неслышное?

Что можно противопоставить врагу, которого нельзя встретить лицом к лицу, честной сталью? Ничего. Остается или умереть, или спасать свою шкуру позорным бегством.

И Годимир бежал.

Бежал, отдавая все силы бегу. Некогда даже оглядеться по сторонам, но чутье, упреждающее опытного воина об опасности, подсказывало — промедление смерти подобно. Нельзя задерживаться ни на миг.

Что это за лес?

Как он здесь оказался?

От кого бежит?

Вопросы слишком сложные, на ходу ответа не найти, а остановиться нельзя.

Скорей, скорей!

Не сбиться с ритма, не потерять дыхание…

Оружия нет. Да и немного из него выйдет толку в бою с неизвестностью. Даже лучше — нет лишнего груза.

Сильнее толкнуться, взмахом руки помочь телу покрыть большее расстояние, твердо поставить ногу. Не оступиться. Не упасть.

Лес кончился внезапно.

Бугристые, шершавые стволы словно шагнули назад, вытолкнув человека на голый обрыв. Внизу, на расстоянии двух, а то и двух с половиной саженей раскинулась черная, гладкая, как натянутый платок, равнина. Безжизненная. Ни деревца, ни кустика.

С разбегу рыцарь вылетел на самый край обрыва. Замахал руками, стараясь удержаться, не упасть. Ему удалось остановиться, выгнувшись назад и запрокинув голову к темному небу, измазанному полосами серых туч, как стол в корчме следами грязной тряпки. Но тут край обрыва, сложенный, как видно, лессом или супесью, обрушился под ногами, и человек полетел вниз, нелепо каркнув для пущего сходства с подбитой камнем вороной.

Плюх!!!

Равнина при ближайшем знакомстве оказалась бескрайним озером липкой грязи. Вязкой, вонючей. Такой смрад, должно быть, стоит в Преисподней, где мучаются нарушившие заповеди Господа грешники.

Черная жижа… Да нет, жижей ее назвал бы лишь полный болван. Больше всего это было похоже на поднявшуюся опару, только буро-черного цвета. Грязь цеплялась за одежду, за руки, за волосы. Налипала, обволакивала, сковывала движения. Хорошо, что на дно не тянула в отличие от обычной болотной трясины. Но и вырваться, освободиться не давала тоже.

Как муха в меду…

Пришедшее в голову сравнение могло бы позабавить Годимира, но в ином месте и в иное время. Сейчас не до смеху. Окончить жизнь в липком, вонючем… тьфу ты… язык не поворачивается дать приличное название.

Внезапно смазанная тень пронеслась перед его глазами.

Это еще что?

Тонкая девичья фигурка мягко опустилась на блестящую поверхность озера. Не провалилась и не прилипла. Черная грязь лишь слегка подалась, прогнулась, и не более того.

А девчонка… Нет, не девчонка. Хоть и похожа на человека, но нелюдская повадка прослеживается в каждом движении: в поставе ног, в повороте головы, в положении рук. Смуглая с прозеленью кожа, черные волосы тоже отливают изумрудным сиянием.

Старая знакомая…

Хотя какая там знакомая? Годимир ведь так и не понял, кто приснился ему прошлой ночью. Но если тогда приснилась, то значит и сейчас он спит? Или нет?

С одной стороны, таких лесов, таких озер нет от самой северной из известных рек, быстрой и холодной Бейды, до песчаных пустынь, ограничивающих земли Басурмани с юга. Но, с другой стороны, ощущения такие настоящие. И запах смолы, и вонь болота. Шорох пожухлого папоротника под сапогом, топот подошв о землю. Шуршание оседающего откоса, липкое тепло грязи… Хоть бы ущипнул кто! Ан некому. Вернее есть — смуглая, зеленокожая красотка, но она щипать не собирается. Скорее укусит. Вон, прошлый раз какие клыки показывала…