История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть I - Дмитрий Леонидович Чайка

хороший монастырь, — любезно пояснил ей Цельс. — Там тепло, солнышко светит, летом с моря приятный ветерок дует. Тебе там понравится.

— Что за Арелат? Я даже не знаю, где это! — Теодогильда была раздавлена.

— Город это на самом юге, — продолжил пояснения Цельс. — Прямо на берегу моря. Там хорошие места, и в том монастыре тебя уже ждут.

— Но я не хочу в монастырь, — зарыдала королева.

— Да тебя, глупая баба, и не спрашивает никто, — уверил ее патриций, которого вся эта ситуация неимоверно веселила. — Король сказал свою волю, и ты туда поедешь. А будешь кобениться, свяжем.

— Но он же обещал, что в жены возьмет, — потрясенно сказала Теодогильда, на собственной шкуре познав всю глубину народной мудрости, которая звучала как «Обещать, не значит жениться».

— Вот до чего же ты все-таки глупа, удивительно даже, — сплюнул Цельс. — Неужели ты думаешь, что можешь короля купить, как девку гулящую? Да как тебе такое в голову могло прийти? И чем купить? Золотом его же брата, которое по праву наследства и так его? Да ты совсем разум потеряла? Хотя нет, ты его никогда и не имела вовсе. Отдыхай сегодня, завтра с рассветом в Арелат поедешь.

— Сколько же ехать туда? — обреченно спросила Теодогильда.

— Если господь будет милостив к тебе, и ты в снегах не сгинешь, то за месяц доберешься, — пожал плечами Цельс. — И я тебя сразу предупреждаю. Начнешь дурить, сгниешь в келье, что размером меньше, чем твоя толстая задница. Ты меня хорошо поняла, корова дурная?

— Помоги мне святой Мартин, пропала я, — с тоской прошептала Теодогильда. Она еще не знала, что ее несчастья только начинаются.

* * *

Счастливая Фредегонда смотрела на огонь в очаге, который с веселым треском пожирал сухие дубовые дрова. Дым уходил в дыру под крышей, а нагретые камни распространяли вокруг себя приятное тепло. Бывшая служанка давно уже не работала, и имела свою собственную прислугу, к которой относилась вполне снисходительно, помня, кем была еще недавно сама. Она сидела на ложе, поджав ноги, и закутавшись в меховое одеяло. Фредегонда внимательно рассматривала свои ногти, и была довольна увиденным. Они были чистые и ровные. Правда, пальчики у нее не такие нежные, как у восточной королевы, но это дело наживное. Таскать воду и чистить репу она больше не собирается. Она родила королю сына и теперь любовалась, как ее отрада, ее малыш, Хлодоберт, топал пяточками по полу, пытаясь схватить кота. Несчастное животное лениво уклонялось от чести быть пойманным юным принцем. Кот хотел поспать неподалеку от очага, а не быть оттасканным за хвост, но мальчишка был неугомонным, и спокойствие коту в ближайшее время не грозило. Сын стал счастьем для Фредегонды, и это единственное, что ее сейчас радовало. Хильперик весь прошлый год вел бесконечные переговоры с готами, чтобы заполучить в жены старшую сестру той высокомерной зазнайки, и в этом своем желании он уже потерял всякую меру и здравый смысл. Король Атанагильд об его посла Приска только что ноги не вытирал, в лицо заявляя, что за распутника и неудачника он свою дочь не отдаст. Но посол имел самые жесткие вводные, а потому из Толедо не уезжал почти год. Все изменилось, когда умер король Хариберт, а Хильперик выторговал себе Гасконь и Беарн, став ближайшим соседом вестготского короля. Это все изменило. Престарелого Атанагильда уже не так сильно смущало распутство Хильперика, он готов был удовлетвориться удалением наложниц. Он уже не требовал, чтобы король принял арианство (тогда он просто не знал, как отделаться от настырного франка), и дал согласие на переход принцессы в православие. Камнем преткновения стали, как всегда, деньги. Точнее, земли, как несравнимо более ценный актив. Король потребовал передать своей дочери в качестве «утреннего дара» почти треть страны, весь юг, полученный Хильпериком после смерти старшего брата. А это значит, что если принцесса умрет, то они переходят к королю вестготов, как наследнику. Ну, а если Хильперик решит прогнать жену, то она станет неплохо обеспеченной дамой. Условие было совершенно безумным, но Хильперик принял и его. Он был просто одержим в своей зависти к брату.

Надменная испанка Галесвинта прибыла в Суассон на прошлой неделе, и первым ее распоряжением было выгнать из города всех наложниц короля. Фредегонда понимала, что это неизбежно, а потому уехала заблаговременно, выторговав себе и сыну виллу недалеко от столицы. Она прекрасно знала, что никуда от нее король не денется, и выбрала местечко поближе, всего в часе ходьбы от города. Тут ей было спокойно, и сведения о том, что происходит в доме короля, она получала исправно.

А там было очень весело. Готская принцесса, попав в промозглую и слякотную глушь, немедленно простудилась, что не улучшило ее настроения, и без того скверного. Она не хотела ехать сюда, но отец не внял ее мольбам. Ему нужно было спокойствие на северной границе, и оно того стоило. А дочь? Дочь потерпит. Господь терпел, и нам велел.

Галесвинта освоилась в Суассоне довольно быстро. Скандал шел за скандалом, каприз за капризом. Прислуга металась с выпученными глазами, не зная, как угодить требовательной госпоже. Король же покорно терпел все ее выходки, обрадованный размером приданного, что она привезла с собой. Он просто влюбился в свою новую жену, пересчитав все, что получил от нее.

Хлопнула дверь, и кто-то начал отряхивать ноги от налипшей грязи. Хильперик приехал, с удовлетворением подумала Фредегонда. Накушался семейного счастья. То ли еще будет! Уж она-то об этом позаботится. Фредегонда, предоставленная сама себе целыми днями, напрягала весь свой недюжинный ум, придумывая одну пакость за другой, и не видела для себя большой опасности от того, что сейчас происходит. Любую ситуацию, которая может произойти, она развернет себе на пользу.

— Мой лев! — кинулась она на шею Хильперику. — Я уже подумала, что ты забыл меня. Говорят, испанки очень страстные. Это правда?

— Врут! — сказал, словно сплюнул король, снимая толстый плащ, подбитый мехом. Золотая фибула на плече была сделана в виде цветов и стоила, как небольшая деревня. — Испанки — истеричные твари, которые при этом еще и в постели ведут себя, как бревно. Бревно может умереть? Не может? Жаль, потому что мертвое бревно в постели было бы лучше. В жизни своей не встречал бабы отвратнее.

— Ну что ж, любимый, — сказала, опустив глаза в пол наложница. — Вы теперь повенчаны, видно, это испытание сниспослано тебе от господа. За грехи твои.

— Я столько не нагрешил, — Хильперика передернуло. — Нет, ну до чего противная стерва! Представляешь, она при всех отхлестала по щекам служанку, когда та