Возвращение - Леонид Гришин

И вот настал тот час, когда Оля хоть плохо, но начала учиться говорить. Она не могла говорить нормально, потому что в левой стороне у неё не было ни зубов, ни скул. Челюсть была сломана. Когда она посмотрела в зеркало, то с ужасом увидела, что у неё вся левая сторона лица изуродована. Поначалу она даже не могла понять, где у неё носик, где веко, где ухо… Оля смотрела на себя и не верила зеркалу, она это или нет. Она ли та девочка, которую только что на Последнем звонке фотографировали со всех сторон…

Каждый, кто приходил к ней, неизменно говорил двумя голосами. Причём тихий второй голос не раз повторял: «Как она будет жить с таким лицом, это ужасно, лучше бы она была сейчас там же, где и её родители». Оля пыталась спросить что-нибудь о них, но у неё это не получалось. Тогда она взяла ручку, листочек и написала: «Где мои папа и мама». И та женщина, которая говорила только одним голосом, сказала:

– Нет твоих родителей, девочка, погибли они. Они попали в автокатастрофу. И ты видишь, как тебя поранило. Но ты не беспокойся, мы постараемся что-нибудь сделать.

Женщина сказала это и достала платочек – стала вытирать слёзы.

И так ещё долго время тянулось. Олю постоянно возили в операционную, делали какие-то операции, о которых она потом ничего не помнила… Но настало время, когда ей сказали, что через три дня её выписывают. Поскольку у Оли нет ни дедушки, ни бабушки, а папа с мамой погибли, она будет жить в детском доме. Она слышала это, как в тумане, ведь утром она снова смотрела на себя в зеркало, и ей стало страшно от собственного вида.

Настал тот день, когда какие-то мужчина и женщина приехали забирать Олю в детский дом. Каждый из них начал обнадёживать Олю, что ей будет хорошо в детдоме, но Оля слышала другие голоса, которые говорили, какую пользу они смогут извлечь от такой уродины, как она.

В детдомовской столовой ей выделили уголок со столиком, вдали ото всех, чтобы она никого не пугала своим видом. Ела она очень медленно, хотя изо всех сил старалась делать это аккуратно.

Временами её показывали разным людям. Директор детдома показывал им Олю, рассказывал о том, что средств у детдома на её лечение нет, спонсоров тоже не имеется. Часто случалось так, что после этих слов люди спрашивали, куда можно перечислить деньги. Директор оживлялся, говорил о том, как много проблем у детского дома и как мало средств из бюджета выделяется. Под конец своей речи он говорил, что завёл счёт специально на лечение Оли, обещал, что как только наберётся нужная сумма, то он сразу же отвезёт девочку в Германию, чтобы там ей сделали операцию и исправили лицо. Всё время, пока он говорил, Оля слышала, как второй голос говорил: «Чёрта с два она получит, пока я не дострою свою дачу».

Однажды в очередной раз приехал какой-то мужчина, чтобы осмотреть детдом, директор вновь стал жаловаться на нехватку средств.

– Так много хочется сделать, в том числе и для детей. Вот, хотя бы для Ветровой, например, – сказал директор и указал рукой на Олю, которая сидела в уголке.

Увидев девочку, мужчина пришёл в ужас.

– Что с ней случилось? – спросил он.

– Автокатастрофа, родители погибли. Родственников никого нет, понимаете, я вот тут собираю деньги, открыл специальный счет для неё… Как только наберётся положенная сумма, мы повезём её в Америку на операцию.

В этот самый момент, когда директор детдома Пётр Владимирович рассказывал ему про Олю, представительный мужчина почувствовал, как ему словно кто-то шепчет прямо на ухо: «Он неправду говорит. Он эти деньги отправляет на свой счёт, чтобы строить свою дачу». Мужчина встрепенулся, дёрнул плечом и оглянулся на девочку. Оля сидела и смотрела на него правым глазом, левый глаз её словно вышел из орбиты. Она просто смотрела, а он слышал её голос: «Он всё врёт. Он ни копейки не тратит на меня. Все деньги, что ему дают, он тратит на то, чтобы дачу достроить».

Мужчина попросил выйти директора, сказав, что он записал счёт и непременно вышлет на этот счёт средства. Директор удивился, метнул грозный взгляд на Олю и вышел.

– Это ты мне сейчас что-то шептала на ухо? – спросил он Олю, когда директор вышел.

– Я говорила то, что есть на самом деле.

– А откуда ты знаешь?

– А это его второй голос говорит.

– Какой второй голос? – удивился мужчина.

– Почти все люди говорят двумя голосами.

– Какими двумя голосами?

– Один голос слышим, а другой не сильно слышимый. Вот вы сейчас говорите со мной одним голосом, а второй голос говорит, что надо не забыть позвонить жене, – недолго думая сказала Оля.

Олин собеседник замер от удивления, а Оля продолжала.

– Я слышу этот голос, которым вы не говорите.

– Но я же не говорил, что…

– А я слышу.

В этот момент зашёл директор, спросив, всё ли в порядке. Представительный мужчина вытер платком лоб и молча вышел, ничего не ответив директору.

Оля стояла у директора в кабинете.

– Что ты сказала этому мужчине?

– Я ему ничего не говорила.

– Врёшь!

Он взял её за волосы и головой ударил об стол.

– Если ты что-то сказала и будешь ещё что-то говорить, я и вторую твою щеку сделаю такой же, – сказал он и при этом ещё раз ударил девочку головой об стол.

Оле было очень больно, особенно в левой части её лица, но она ни звука не проронила. Он грубым голосом сказал, что прибьёт её, если она ещё кому-нибудь скажет что-либо, и прогнал её.

С тех пор Олина жизнь в детдоме стала совершенно невыносимой. Воспитательница теперь каждый раз, проходя мимо, ударяла Олю по затылку. Как только Оля видела её ещё издали, она пыталась куда-нибудь спрятаться, но та всегда настигала её и больно била. А через два дня Оля проснулась и не нашла своих вещей. Кровать её была облита водой. Дети смеялись над ней, что она такая большая, а обмочила бельё. Пришла воспитательница, как обычно ударила Олю по затылку, отругала её за то, что она испортила простыни и матрас, заставила вытаскивать и сушить. Оля не могла найти ни платьица, ни туфель. Она знала, что это Вера взяла. Оля обратилась к ней, но та только сказала удивлённо:

– Ты что, дура чокнутая? С чего ты взяла, что это я? Никто у тебя не брал, ты сама куда-то спрятала.

В тот день Оля долго просидела без одежды, пока добрая прачка, которая всегда говорила только одним голосом, не дала ей старенькое платьице и чулки со шлёпанцами.

Но на этом её мучения не кончились. Воспитательница продолжала её преследовать, заставляла обедать под столом, отбирала у неё второе, оставляя только хлеб. Оля не плакала – она тихонько садилась под стол и ела этот хлеб по крошечке. А после, когда все уходили, Оля проходила и забирала со столов то, что не доели другие дети.

Однажды после тихого часа она проснулась от того, что её обливали водой. Все вокруг смеялись, а в зеркале Оля увидела, что всё лицо у неё изрисовано красками. Оля тихо вышла, умылась и ушла. Никто и не заметил, как она ушла – ни дети, ни воспитательница.