Одиссея Гомера - Гвен Купер

— Бедное дитя, — каждый раз искренне вздыхала мама. — Что за жизнь, никакой тебе радости.

Но Гомер страдал не от безрадостной жизни, а от того, что был насильно разлучен со мной, мог слышать мой голос, но его ко мне не допускали. Гомер не понимал мир, в котором я существовала отдельно от него и где другие голоса звучали сами по себе, а вовсе не затем, чтобы водить с ним дружбу или затевать игру. Поэтому нам недолго пришлось ждать того дня, когда Гомер отважится на свой первый дерзкий побег из «заказника».

Для того чтобы выйти, или войти, или, скорее, даже протиснуться в одном из этих направлений, я на несколько секунд отлепляла ширму от стены. И вот однажды, когда я заходила, на какую-то долю секунды приоткрыв «калитку», Гомер сжался, как тюбик с зубной пастой, и в следующее мгновение выплеснулся наружу сквозь щель между моей ногой и стеной, как паста под напором, тем более неожиданно, что всей-то щели было дюйма два-три. В тот раз он далеко не убежал. Поскольку Гомер был незнаком с расположением дома, он остановился в нескольких футах от ширмы, прислушиваясь к разным звукам, чтобы сориентироваться. Но это было лишь в первый раз. После его уже нельзя было удержать. Чтобы предотвратить новый побег, я стала перелазить через ширму вместо того, чтобы протискиваться в щель. Но это лишь натолкнуло Гомера на мысль, что он может сделать то же самое. Примечательно то, что Скарлетт и Вашти при желании могли запросто перемахнуть через ширму в любой момент, но лазить по заборам ни та, ни другая были как-то не приучены, да и встречаться с собаками, которые жили по ту сторону, им не очень хотелось. Гомер таких сомнений не испытывал. Единственное, что удерживало его до сих пор, — это незнание точных размеров ширмы, поскольку чисто теоретически она могла простираться ввысь до бесконечности. Как только котенок проведал, что эта преграда преодолима, то есть, говоря человеческим языком, составляет всего-навсего три фута, остановить его было уже нельзя.

Что ж, мои родители, как и люди, которые встречались с Гомером до них, недаром были изумлены тем, как быстро он освоился у них в доме. Резкий разворот вправо приводил его прямиком в прихожую. Не менее резкий уход влево и пятнадцать размашистых скачков — и он оказывался прямо в гостиной. Слева от входа в гостиную вплотную к стене стоял диван, взобраться на который было совсем уж плевое дело. Каких-нибудь четыре-пять шагов по спинке, и, слегка тормозя когтями, ты попадаешь на приставной столик, затиснутый в углу между длинным диваном и двухместной софой. Оттуда можно было проникнуть в тайник, из которого выудить тебя уже не мог ни один человек. Опять же, если, паче чаяния, я попытаюсь перехватить его, перегнувшись через диван или с другой стороны, этого легко можно было избежать, если быстро прошмыгнуть между ножками столика вверх по подлокотнику софы и, оказавшись у меня в тылу, скрыться в неизвестном направлении.

— Это не котенок, это — дьяволенок, — говорила мне мать тоном, в котором слышалось не столько порицание, сколько восхищение Гомеровой ловкостью, дерзостью и сноровкой.

— Неужели так сложно поймать слепого кота? — вопрошал отец. С этой сентенцией он выступил после того, как, запыхавшись, вернулся с «охоты», которая вначале привела его в холл, затем в собственную спальню, потом под кровать, на кровать и наконец благополучно завершилась на мамином трюмо.

Гомерова удаль неизбежно должна была столкнуть его нос к носу с Кейси и Бренди. Подобно Одиссею, который на своем пути повстречал циклопов и сирен, существ чуждых и дотоле неведомых человеку, Гомер в конце концов столкнулся со зверями, которых он и вообразить не мог. Кейси была довольно крупной поджарой собакой, которая могла напугать кого угодно, несмотря на свой добродушный нрав. Налетев на нее в первый раз, Гомер вовсе не зашипел и не попытался скрыться, как поступали Скарлетт и Вашти, когда, по их мнению, Кейси слишком близко подходила к ширме. Гомер надулся как шарик и сел на задние лапки в защитной позе. Ноздри его расширились, как у зрячего расширились бы глаза при виде такого чудища. Это еще что такое?! Его попытка казаться больше, чем он есть, в глазах Кейси, весившей все восемьдесят фунтов, могла бы меня рассмешить, когда бы я не понимала, до чего он, должно быть, напуган. А дальше… дальше Гомер вытягивает вперед свою маленькую лапку с явным намерением ощупать собачий нос и морду. Я нависла над ними в нескольких дюймах в готовности выхватить Гомера при первом же рыке. Но Кейси обнюхала его с нескрываемым интересом, на что Гомер, остолбенев от страха и затаив дыхание, даже не отреагировал. Вдруг Кейси высунула длинный розовый язык, которым, похоже, могла слизнуть всего Гомера, и стала методично облизывать котенка, и он, судя по напряжению окологлазных мышц, крепко зажмурился, защищая чувствительные точки глазниц от внезапно нахлынувшего на него собачьего проявления нежности. Ничуть не обескураженная его нежеланием принимать ее ласку, Кейси облизала его с головы до пят.

Не думаю, что Гомер упивался радостью от того, как его обхаживает Кейси, но, когда ты зажат между двумя огромными лапищами, твоего мнения никто не спрашивает. Если бы я не вмешалась в процесс умывания, который грозил затянуться надолго, все закончилось бы тем, что Гомеру пришлось бы потратить еще больше времени, чтобы вылизать себя заново, избавляясь от собачьего запаха.

Вы сколь угодно можете воображать, что хорошо знаете своего питомца, но не обольщайтесь — в сознании животного всегда есть потаенные уголки, где происходят непредсказуемые процессы. Мне до сих пор невдомек, каким образом Кейси, собака чрезвычайно преданная всей нашей семье, опознала в Гомере — коте! — одного из нас. А вот ведь! Когда Гомеру исполнилось семь месяцев и его возили к ветеринару на стерилизацию, Кейси, по словам родителей, села у входной двери и выла еще двадцать минут, когда его унесли в корзинке, а когда его привезли домой, двое суток просидела у ширмы, охраняя его покой, пока он отходил от наркоза. Если с улицы внезапно доносился хлопок автомобильной дверцы или звонил почтальон, Кейси, которая в любое другое время ластилась ко всякому, кто попадался ей на глаза, тут же ощетинивалась и угрожающе рычала. А стоило Гомеру пошевелиться или всхлипнуть во сне, как она встревоженно тявкала, подзывая меня подойти, мол, как он там.

Вслед за Кейси к Гомеру подобрела и Бренди. Одним из любимых ее занятий было рассовывать собачьи лакомства, коими пичкали ее родители, по всему дому. В ее промысле был лишь один досадный изъян — Гомер с упорством чистокровной ищейки неизменно вынюхивал все тайники. Другая бы собака пришла в бешенство, но Бренди, как и Гомер, отличалась игривым нравом, и потому, познав радости командной игры с существом, которое не подавляло ее своим присутствием, как Кейси, с благодарностью приняла его в «стаю».

Эта парочка провела немало часов, гоняясь друг за другом по всему дому, и вскоре дошло до того, что Бренди завела привычку делиться некоторыми своими угощениями с Гомером. Ее любимым лакомством была маленькая морковка сорта «бейби», которая используется для цельноплодного консервирования. Вот ее-то Бренди и носила Гомеру дюжинами, клала у ног и помахивала хвостиком. Единственное, чего она не понимала, так это — как можно эту морковку гонять по полу, догнать, а потом взять… и не съесть. В чем же заключается прелесть морковки, если не в ее вкусе? Поэтому, когда Гомер принимался катать морковку по полу, Бренди терпеливо ловила ее лапой, подкладывала ближе к котенку и даже слегка надкусывала, чтобы показать пример правильного обращения с предметом. Видишь? С морковью не шутят. Морковь — для еды.