Измена генсека. Бегство из Европы - Анатолий Уткин

Престиж Горбачева упал до нуля, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком с советскими военачальниками, точно знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 г., в Баку в январе 1990 г. и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 г. советские генералы — на свой страх и риск — пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно, отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.

Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное — это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но, одновременно, я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже — возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».

Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».

Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Виьнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена.[65]Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса.

На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину — согласился послать «примирительную комиссию» в Вильнюс.

* * *

Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых. Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ — в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райс провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже — Таллина.

В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинистами. А Кондолиза Райс звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята.

Горбачев был с этими плохими ребятами, пока из Вашингтона не пригрозили отменой февральского визита и своего рода мировой пропагандистской поркой. Горбачев звонит в эти дни Бушу, Колю и Миттерану, жалко оправдываясь, что «он здесь ни при чем» и желает оставаться в клубе западных лидеров. Чтобы восстановить status quo ante, Горбачев вместе с Яковлевым принимает всех иностранцев, удосужившихся быть в Москве в эти дни. Он обещает создать порядок, основанный на законе. Он сравнивает себя с мореплавателем, который потерял из виду землю и находится во власти морской болезни.

Все происходящее работало на пользу одному лишь Ельцину. Ельцин вылетел в Таллин. Здесь он подписал с прибалтами «договор о взаимной поддержке» огласил совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, осуждающее нападение на вильнюсскую телебашню. Он обратился к войскам, мобилизованным на территории Российской Федерации и ныне расквартированным в Прибалтике, с призывом не стрелять в мирное население. Ельцин признал «суверенитет других республик» и запретил гражданам РСФСР участвовать в «вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран».

В отличие от Горбачева он, крушитель государственности, не прятался за чужие спины. Обращаясь к российским военнослужащим, он сказал: «Помните свои собственные дома, настоящее и будущее своей собственной республики, своего собственного народа. Насилие против законных институтов балтийских народов вызовет кризис в самой России и повредит русским, живущим в других республиках».

Это была крайняя точка разногласий, Ельцин оспаривал право Горбачева использовать вооруженные силы. Теперь он требовал лояльности себе, не Горбачеву. То была страшная дуэль, на кону было единое государство.

В Москве Горбачев буквально задохнулся от переданных ему слов Ельцина: «Сукин сын! Ну что с ним делать?» А Ельцин побоялся лететь самолетом, выехал на поезде в Ленинград и вылетел в Москву отсюда. Некоторые «сведущие» москвичи начали отсылать свои семьи в провинцию.

В борьбе за власть Горбачев не верил в свою правоту до такой степени, чтобы сражаться, зажигая окружающих. Между 21 и 23 января 1991 г. он сломался. 23 января 1991 г. Горбачев запоздало выражает соболезнования жертвам рижских событий. Некие аналогии усматриваются здесь с говоруном Керенским, столь же беззаветно верившим, что грозовая туча на горизонте каким-то образом развеется от бесконечного словоизвержения. Аналогия с Керенским напрашивается и в плане политических шатаний Горбачева. 26 января 1991 г. он санкционировал совместное патрулирование армией и милицией общественно важных пунктов, но когда Язов и Пуго подписали приказ, он внезапно от него отказался. В то же время Горбачев расширил полномочия КГБ, особенно в том, что касается экономических преступлений. Все пятидесятирублевые и сторублевые банкноты были изъяты из обращения, чтобы ослабить «черный рынок». Эти меры если и не довели до нищенства многих, то довольно резко ударили по доверию населения к государству. Чуть позже Горбачев обрушится с обвинениями на Госплан, и это усилило представление о государственном маразме.

Горбачев встретился с латвийским лидером Анатолием Горбуновым в явной попытке ослабить экстренность ситуации. Сторонники жестких мер продолжали оказывать на Горбачева давление, но, видя отход президента, ослабляли и собственный нажим. 30 января министр внутренних дел Пуго заявил о выводе дополнительных войск, присланных в Прибалтику. Горбачев отошел от требования роспуска самозваных исполнительных органов, и от введения в регионе прямого президентского правления. 1 февраля 1991 г. Горбачев послал своих представителей на переговоры с прибалтами.