Я садовником родился - Наталья Андреева

- Мы его никогда не поймаем! – отчаянно сказал Барышев. – Это ж сколько мужиков к ней могло ходить!

- Не так уж и много, если Розалия Марковна ничего не заметила. Бабульки народ в этом плане бдительный. Кстати, в свете последних событий, не хочешь ли снова на белого пуделя взглянуть? А заодно спросить у Розалии Марковны, не видела ли она Петра Александровича Воробьева выходящим из квартиры, которую ее подруга Мария Аристарховна сдавала Маргарите Семеновой?

2

Уже когда они со стоянки шли пешком к дому, в котором жил Леонидов, Серега Барышев вдруг сообразил:

- Слушай, а почему мы вдруг заинтересовались этим Воробьевым?

- А потому. Спуститься вниз и подождать в подъезде жену, а потом придушить ее, исполосовав лицо, он вполне мог. И Марго тоже.

- А при чем тут Лилия?

- Да при том. Мужик разыгрывает из себя маньяка, а потом под это дело убивает собственную жену.

- А при чем тут тогда цветы?

- Близкая ему тема. Самая большая любовь. Все, пришли.

- Постой-ка, Леша. А не Воробьев ли это чешет? С желтым пакетом?

- У меня что-то зрение стало садиться, - прищурился Леонидов. – Не вижу.

- Да он. Точно! Ну-ка, погоди. Я ему сейчас … Петр Александрович! Эй! Гражданин Воробьев!

- Серега, постой!

Но тот уже рванулся в сторону Воробьева, который испуганно заметался и прижал к груди пакет. Леонидов чуть не рассмеялся, глядя, как огромный Барышев навис над тщедушным цветоводом. Но Воробьеву было не до смеха:

- Что вам?! Кто вы такой?! – по-бабьи взвизгнул он.

- Никак не признали? Милиция! – Гаркнул Барышев. – Признавайтесь, гражданин в совершенных вами противозаконных деяниях!

- Мамочки! – цветовод близоруко прищурился.

- Что у вас в пакете?

- Ма, – Воробьев икнул, - макароны.

- Макароны?!

Тут Леонидов подскочил и схватил друга за рукав:

- Да уймись ты! Извините, гражданин Воробьев, это у него нервное. После Чечни. На людей кидается, а может и пристрелить. Барышев, ты табельное оружие сдал?

- Нет!

Серега сунул руку в карман, и тут Воробьев бегом кинулся к своему подъезду:

- Стой!

Барышев догнал его в три прыжка, цапнул за ворот, притянул к себе и зловещим шепотом произнес:

- А Маргарита Семенова была больна СПИДом.

- СПИ… - Воробьев снова икнул. Потом вдруг отчаянно воскликнул: - Да мне-то что?! Мне-то что до вашей Маргариты?!

От неожиданности Барышев его отпустил, и цветовод зайцем метнулся по ступенькам к двери подъезда. Алексей успел схватить друга за рукав и придержать:

- Уймись!

- Да почему?!

- Потому. Пусть идет.

- Слушай, я не понимаю.

- Вот и спроси у умных людей. Ты сегодня Анашкина выпустил?

- Ну.

- Что ну?

- Выпустил.

- Так вот пусть Анашкин напишет заявление, что Воробьев его шантажирует. И приготовит для него деньги. За передачей которых ты его и возьмешь. Воробьева. Оформишь как вымогательство, а там видно будет. А если ты его сейчас спугнешь, он затаится. Или, наоборот, разозлится. К тому же, нас женщины ждут.

- Черт! А? Но как он на СПИД отреагировал? Ты слышал?

- Слышал.

- Так что, выходит, не ходил он к Марго?

- Пошли в дом.

Барышев сердито потопал вслед за другом к подъезду. Он все никак не мог успокоиться:

- Так не ходил? Не ходил?

- Уймись! Ты зачем руку-то в карман сунул, когда я про табельное оружие спросил?

- Замерз.

- Вот и погрейся. А Воробьева сейчас оставь. Что у тебя на него есть кроме показаний Анашкина? Тот, знаешь, тоже не святой. Может и врет. Хотя и мне Анашкин кажется гораздо нормальнее Воробьева. Хотя и от той бабы, и от другой одинаково можно с ума сойти. Может, у Воробьева крыша слегка и поехала. Она же так высмеивала этот цикламен! У каждого есть больная мозоль, на которую лучше не давить. Дьявол, опять маленький лифт сломался! Стоим, ждем.

- А у тебя? Где больная мозоль?

- На моей ты сейчас стоишь.

- Извини. Я переживаю.

- Переживай, где хочешь, только не на моей ноге. В тебе весу больше центнера.

- Врешь! Я просто накачанный! У меня мускулатура, не жир!

- А я разве сказал, что ты толстый? Я сказал: больше центнера. Но-но, руки убери! Все, поехали. Интересно, здорово нам влетит?

Когда открылась дверь его квартиры, Леонидов умильно заглянул жене в лицо:

- Сашенька, ты сердишься?

- Чего уж! Съездили-то хоть с пользой?

- А то!

Пока женщины накрывали на стол в большой комнате, Алексей, щелкая кнопками на пульте телевизора, задумчиво сказал:

- Анашкин-то прав. Ну что, первую программу оставить?

- Все равно. Ну его, этот ящик. В чем прав?

- В том, что мы никогда не думаем о том, что это может случиться с нами. По идее я сейчас должен свою жену к маме увезти.

- Брось! Ведь ты сам сказал, что он не просто так убивает. По системе.

- Вот именно. А как понять эту самую систему? Как? Одинаковые пакеты – туфли – цветочные имена – духи. Ведь нет здесь единой четкой системы, понимаешь? Не прослеживается пока. В каждом убийстве присутствует какой-то элемент неожиданности. И в то же время они чем-то связаны. Но чем?

- Вот теперь, Леша, я тебя узнаю, - усмехнулся Барышев. – Ты всегда был ведущим, а я ведомым. А после того, как Лилию убили, мне пришлось тебя силком за собой тащить. Я же видел: что-то с тобой не то. Живешь, процветаешь, машину новую купил, денег много зарабатываешь. Тебе бы позавидовать, да что-то не хочется.

- Потому что я дурак. Я думал, что могу победить систему. Понимаешь ты, Серега? Сис-те-му. Пришел хороший к плохим, и они сразу стали хорошими. А так не бывает. Я по глупости попал в ту мельницу, которая способна перемолоть миллионы таких героев-одиночек. Самый простой способ от них избавиться – дать то, что просят. Пусть сами станут у руля, пусть попробуют руководить. Попробовал… Я уже не хочу лишних проблем. Не хочу делать то, что мне не выгодно. А сейчас у меня просто отцовский инстинкт срабатывает: не хочу, чтобы дети остались без матери.

- Ладно, перестань. Все нормально.

- Да давно уже ничего не нормально! Давно уже я лечу по жизни, словно стальная пуля. Ничего не слышу, ничего не вижу, только цель: прийти вечером домой, мгновенно уснуть от усталости, а утром лететь дальше к той же цели. А жить когда? Я последнее время часто себя спрашиваю: когда жить?!