Хранитель времени - Митч Элбом

— Мне тоже, — пробормотал он.

Саре казалось, что Итан был единственным парнем, которого она могла полюбить. Но он не отвечал ей взаимностью.

Это стало ясно в канун Рождества, на парковке возле «Данкин Донатс» в девять часов шестнадцать минут. Протягивая Итану упакованную в яркую бумагу коробочку с гравированными часами из его любимого фильма, Сара наконец призналась в своих чувствах. Прежде они были скрыты глубоко в ее сердце, как в недрах взрывающейся звезды, и она никому не решалась доверить их — только продавцу в часовом магазине и зеркалу у себя в спальне. Но еще до того, как прозвучали последние слова ее пылкого признания: «Я просто… знаю, что это безумие… я просто люблю тебя, понимаешь?» — Итан стал вращать глазами, словно в поисках кого-то третьего, которому можно было сказать: «Во дает, а?»

В то мгновение Саре хотелось растаять, превратиться в лужицу воска и стечь вниз через канализационную решетку. Взгляд Итана не выражал ни малейшего интереса. Она испытала мучительное унижение. Последовавшие за этим минуты неловкого разговора, после чего он пробормотал: «Слушай, Сара, мне надо идти», казались вечностью. Она хотела что-то объяснить, чтобы зачеркнуть свои ненужные откровения, цеплялась за последнюю соломинку, тянула миг расставания с мечтой.

«Только не разрушай, не обрывай это!» — рвался крик из ее души.

Но он отдал ей так и не развернутый футляр с часами и зашагал прочь, сунув руки в карманы. А потом, через полквартала, стал звонить по телефону. Кому? Другой девушке? Или другу, чтобы посмеяться с ним над одной идиоткой, которая только что назвала его (неужели она и вправду это сказала?) своим идеалом?

«Господи, Сара, да что с тобой?» — горько сказала она себе.

Ей почудилось, что кто-то стоит у нее за спиной, и она обернулась. На парковке пританцовывал невидимый для остальных людей бес, монстр-нытик. Он зацепил ее своим костлявым когтем и сказал: «Теперь я всегда буду с тобой».

В это мгновение Сара Лемон начала отдаляться от жизни. А ведь ей было всего семнадцать. Она чувствовала себя одинокой, покинутой и винила в своем горе только себя. Как могла она прошляпить такую редкую возможность, упустить такого мальчика, как Итан, который и раньше-то на нее не смотрел, а уж теперь вообще никогда не взглянет? Они целовались и все такое, но Сара оттолкнула его, и он, очевидно, решил, что она не стоит его усилий. Еще бы, Сара и сама это знала. Ну почему она просто не заткнулась и не сделала то, чего он хотел; в самом деле, для кого она себя берегла, неужели ей подвернулся бы кто-то получше?

Сара пихнула подарок в карман пальто, чувствуя головокружение и ноющую боль в животе. Ей отчаянно хотелось набрать номер Итана, но внезапно она осознала: это конец. Нельзя ни позвонить ему, ни увидеться с ним; все кончено, кончено навсегда. Ее тело обмякло, как брошенный мешок риса. Она повалилась на землю и разразилась рыданиями. Грудь у нее заболела от натуги, гравий впился в колени и ладони. Сара так и стояла на четвереньках, пока охранник из «Данкин Донатс» не открыл дверь и не рявкнул: «Эй, что ты там делаешь? Иди отсюда подобру-поздорову!»

Сара, пошатываясь, поднялась и побрела к дому нетвердой походкой. Сердце, расколотое на две половинки, становится тяжелее; оно разламывается в груди, словно самолет, потерпевший крушение. Сара тащила обломки своих надежд вверх по лестнице, ведущей в спальню, но ей казалось, что она падает вниз — в глубокую темную яму.

Дор сидел на крыше небоскреба, болтая ногами. Внизу простирался громадный город — великое множество крыш, шпилей и освещенных окон.

Властитель времени держал в руках песочные часы, не переворачивая их, и оно текло в своем нормальном ритме. Он думал о напутствии старика.

Те двое нашлись. Он следил за ними в последние дни. Дор неоднократно заставлял мир замереть вокруг Сары и Виктора, стремясь лучше понять их жизнь. Ему удалось кое в чем разобраться. Было ясно, что Деламот, при всем своем богатстве, не в силах справиться с болезнью. А срыв, который произошел с Сарой на парковке, доказывал, что ее чувство к высокому мальчику не встретило отклика.

Однако сложность эпохи сбивала его с толку. Дор родился в те времена, когда еще не изобрели письменность, и если он хотел с кем-то поговорить, то просто шел к нему. Тут же все было иначе. Инструменты нового века — телефоны, компьютеры — ускоряли темп жизни до такой степени, что видимость становилась размытой. Люди постоянно заглядывали в свои устройства, чтобы посмотреть, сколько времени, — именно это некогда пытался определить Дор с помощью палки, камня и тени.

«Зачем ты измеряешь долготу дней и ночей?» — «Чтобы знать это».

Сидя высоко над городом и вспоминая диалог с кудесником, Седое Время осознал, что знать и понимать — не одно и то же.

Не надо морфия. Пока не надо. Виктору нужно было держать ситуацию под контролем.

Его дыхание участилось, организм старался быстро избавляться от углекислого газа, чтобы справиться с растущей кислотностью.

Теперь уже оставалось недолго.

Несколько посетителей — в основном партнеры по бизнесу — пришли отдать долг уважения. Нашлись и другие желающие, но Виктор сказал Грейс, что с ними прощаться не хочет, и это было правдой. Но, в сущности, он просто не чувствовал, что близится конец. Последние недели умирающих наполнены страхом и прощаниями, а вот Виктор занимался планированием. У него была своя стратегия выхода. И теперь она включала следующий пункт.

Каждый год 31 декабря Виктор и Грейс по традиции посещали торжественный вечерний прием, во время которого делали крупное пожертвование своему благотворительному фонду. По этой сумме можно было судить о годовой прибыли фирмы Деламота.

— Грейс, ты должна пойти, — сказал Виктор накануне.

— Нет.

— Тебе нужно вручить чек.

— Я тебя не оставлю.

— Твое присутствие для всех будет много значить.

— Пусть кто-нибудь другой это сделает.

— Но это очень важно для меня, — солгал Виктор.

Грейс удивилась:

— Почему?

— Потому что надо беречь традиции. Я хочу, чтобы ты сделала взнос и в этом году, и в следующем. И надеюсь, еще многие-многие годы ты будешь поддерживать это доброе начинание.

Грейс колебалась. Идея благотворительного приема принадлежала ей. Виктору эта тема никогда не нравилась, из-за чего он даже ссорился с женой. Грейс подумала, что, может быть, теперь ее муж пытается извиниться за прошлое.

— Хорошо, — сказала она. — Я пойду.

Виктор кивнул, по-видимому, с облегчением:

— Так будет лучше для всех.

В два часа дня Сару разбудил страшный грохот. Лоррейн барабанила в дверь.