Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский

Вначале никто даже не заметил, как через пролом в стене, обращенной к речке Наре, во двор вошло несколько человек. Некоторое время они стояли в отдалении, наблюдая за происходящим. Но вот один из монахов увидел их. Возбужденно тыча пальцем на пришельцев, зашептал что-то соседям. Толпа забеспокоилась, взволнованно загудела. Впрочем, незнакомцы не собирались таиться, уверенно зашагали в глубь двора.

Гусляр продолжал петь, но его уже не слушали, взоры всех обратились к приближавшимся людям, одетым в богатые боярские одежды.

На ночлег остановились на лесной прогалине, развели костер. В большом котле, который нашли в разоренном ордынцами селе, сварили похлебку из пшена и кабаньего мяса. Потом зажарили глухарей, подстреленных по дороге. Кто-то из молодых порубежников взялся было свежевать убитого им зайца, но на него зашикали воины постарше, заставили выбросить тушку — есть зайцев, голубей и раков считалось грехом. Больше всех рассердился Микула, бывалый, в годах порубежник с большим шрамом на лице. Он бранился, даже обозвал молодца чертом, но тут же, мысленно обругав себя, торопливо перекрестился — вспомнил, как опасно призывать в ночи нечистую силу.

Поужинав, стали укладываться вокруг костра. Василько отобрал четырех и велел им, сменяя друг друга, дозорить до утра. К нему подошел Микула.

— Тутошний я, из деревни, что неподалеку от Тарусы. Хоть давненько, еще отроком, все тропки в тамошнем лесу исходил. Тут, должно, близко к дороге, что ведет на Тарусу. Факелок возьму, поразведаю. Вот и они тож со мной увязались, — кивнул он на Никитку и его дружка Алешку, которые стояли за его спиной. — Удальцы они в ратном деле, пущай идут.

Василько поначалу не соглашался:

— Нечего идти на ночь глядя, утром поищем!

Но Микула заупрямился:

— При свете могу и не признать. Сидел сейчас у костра — и вроде бы уже был тут когда-то в ночи… — таинственным голосом произнес он. — Тут недалече тарусская дорога. Вона там!

— Ну, идите, да только чтоб недолго, — сдался наконец Василько. — Ежели сразу не сыщете, немедля возвращайтесь.

Раздвигая ветки орешника, Микула медленно шел по лесу, факелом освещая себе дорогу. Следом шагали Никитка и Алешка. Сопя и вполголоса бурча что-то, пожилой воин то продирался напрямик через кустарник, то останавливался и наклонялся до земли. Временами он петлял, уходил куда-то в сторону либо возвращался к лагерю, чтобы начать все сначала. Вскоре Никитке и Алешке это надоело; они остановились.

— Зацепился за пень, простоял целый день! — не удержался, насмешливо бросил Никитка.

Алешка громко рассмеялся.

Но Микула, не обращая на них внимания, продолжал поиски. Когда парни снова выкрикнули что-то обидное, разозлился:

— Шли бы, дурни, отседа, все одно нет от вас прока!

Никитка вскипел, повернул было назад, но его остановил Алешка, и они, держась в отдалении, пошли следом за старым. Тот, кряхтя, наклонился и вдруг радостно воскликнул:

— Стежка! Есть стежка!

Высоко подняв факел, Микула торопливо шел по найденной тропе. Оглянулся, хотел позвать парней, но раздумал и, спотыкаясь о поваленные буреломом деревья и стелющиеся у самой земли ветви кустарника, засеменил дальше.

Страшная боль, навалившись откуда-то со спины, пронзила старого порубежника; в туманящемся сознании мелькнуло: «Убили до смерти!..» Даже не вскрикнув, он уронил факел и грохнулся оземь…

Над ним склонились двое.

— Багатур ты, Абдулла, гяур и рта не раскрыл!

— Абдулла ратное дело крепко знает, ох и крепко! — хвастливо произнес рослый ордынец, вытирая кровь на кинжале о рубаху убитого.

— Да, Абдулла, ты истинный багатур. Скажи только: откуда тут урусутский нукер взялся? Возле шуракальского стана… Не знаешь? Я тоже не знаю. А вдруг это разведчик?.. — с беспокойством спрашивал щуплый нукер, тревожно оглядываясь по сторонам.

Оба ордынца были из отряда тысячника Тагая, который расположился на ночлег в лесу, неподалеку от дороги, ведущей в Тарусу.

— Ты всегда много болтаешь, Ибрагим. Откуда мне знать про это? Пошли скорее!

— А может, вернемся? Упредим сотника, что в лесу урусуты.

— Не знал я, что ты трусливый шакал! — со злостью выкрикнул Абдулла. — Если Абдулла пошел, он без добычи не вернется. Сам же ты, Ибрагим, подбил меня идти в урусутский аул. Говорил: «Коней возьмем, полонянку захватим». Говорил?

— Говорил. Только еще тогда подумал: шум будет, упаси Аллах, Тагай или кто-нибудь из сотников-жузбасы услышит. У гяуров собак много, бабы визжать начнут… А тут вдруг урусутский нукер. Лучше вернемся, Абдулла…

Когда свет от факела неожиданно исчез, молодые порубежники, шедшие следом за Микулой, сразу остановились.

— Что-то с дядькой случилось! — встревожился Никитка.

— Может, Микула чевой-то загасил? — предположил Алешка.

— Такое скажешь.

— Может, погас?

— Может, может… — передразнил его Никитка и вдруг насторожился, шепнул взволнованно: — Гаси быстро! — Выхватив у Алешки факел, он бросил его на землю и затоптал. С миг прислушивался к доносящимся из темноты чужим голосам, потом быстро отцепил от пояса шестопер; тихо бросил: — Достань нож! Следуй за мной!

Если бы Абдулла и Ибрагим не были так заняты своей ссорой, порубежникам вряд ли удалось бы близко подобраться к ним. Хотя вокруг было темно, но факел, оброненный Микулой, еще тлел, и они смогли различить два силуэта.

«Неужто ордынцы?! Откуда они тут взялись?» — с тревогой подумал Никитка, услышав быструю гортанную речь. И вдруг на глазах у кметей рослый набросился на другого, помельче, блеснуло лезвие кинжала…

В тот же миг порубежники выскочили из-за кустов. Первым Никитка; в голове лишь одна мысль: «Не оплошать!..» Вскинув обеими руками шестопер, он изо всех сил ударил долговязого ордынца. Пробил круглый шлем, кровь и мозг брызнули в его лицо.

Оба татарина рухнули на землю одновременно, но приземистый, которого его напарник успел пырнуть ножом, оказался только ранен.

— А вот дядя лежит! — воскликнул Алешка, который успел поднять факел Микулы, тлевший в траве. — Это они его убили, окаянные. Эх, не надо было Микулу одного оставлять! — Голос его дрогнул.

— Кто ж знал? — виновато вздохнул Никитка. Ему тоже было жаль дядьку. — Дай-ка нож, Алешка, прирежу подлого ордынца.

— Лучше Василька покликать, язык все ж.

— Ладно.

Порубежный лагерь уже спал, когда туда возвратились Никитка и Алешка. Перебивая друг друга, поведали Васильку обо всем. Вскоре все порубежники уже были на ногах. Костер залили водой из ручья. Василько и несколько порубежников отправились к месту схватки. Освещая себе дорогу головешками из костра, факелы не стали зажигать, опасаясь привлечь врагов, тарусцы гуськом следовали за Никиткой. Шли с мечами и шестоперами в руках. Никого не встретив, добрались туда, где лежал связанный на всякий случай молодыми кметями ордынец. Василько, хорошо знавший татарский, хотел допросить пленника, но тот, видимо, в бреду, лишь бормотал что-то несвязное. Тогда Василько велел перевязать его и отнести в лагерь.