Подземный рейд - Игорь Подгурский

14 августа 1945 года с полевого аэродрома семнадцатой армии в четырнадцать часов двадцать две минуты встали на крыло и взяли курс к квадрату 2 «Б»-8 экипажи штурмовой эскадрильи. Три звена по четыре «Ил-2» в каждом. После взлета «горбатые» (прозванные так на армейском жаргоне за чересчур крупный фюзеляж), ревом двигателей разорвав небо, умчались на восток.

Прижимаясь к земле, трое танкистов добрались до одного из подбитых танков первого взвода. Здесь залегли двое десантников. Увидев танкистов, один из них улыбнулся:

– Подкрепление прибыло. Хорошо горят, молодцы, – он махнул в сторону подбитых японских танков. – Всех пожгли. Сейчас пехота подойдет… только держись, братцы.

Вражеские пехотинцы, отставшие от японских танков, мчавшихся на предельной скорости, неумолимо приближалась на бросок гранаты.

Час неравного боя, грохота взрывов, стрельбы, крика и стонов…

Шестьдесят минут жестокой схватки за крохотный клочок чужой маньчжурской степи.

Это время казалось Шаржукову быстротечным, когда удавалось отбить очередную атаку самураев, и целой жизнью, растягивавшейся в вечность, когда из дыма враг напирал несокрушимой волной, и от его остервенелого огня невозможно было укрыться. Особенно томительно и долго тянулись минуты затишья, тогда убитые перед русскими позициями казались изготовившимися к броску, и японцы расплывчатыми силуэтами мелькали между навечно застывшими танками, готовясь к новой атаке.

Потом была сама атака, и «белые тигры», уже в который раз, опять откатываются под пулеметным огнем, под автоматными очередями чудом еще оставшихся десантников и танкистов. Живых после очередной атаки все меньше. Патроны на исходе.

Не успевали оседать одни земляные фонтанчики, поднятые пулями, как рядом с ними возникали новые. Не успевала откатиться одна волна атакующих, как ее уже подкрепляла следующая.

Давно прошло расчетное время, когда должны были подойти основные силы второй отдельной механизированной бригады. Но помощи все не было. У Олега в голове неотвязно крутилась мысль: «Когда же? Скоро ли?»

Открытая полоса перед подбитой «тридцатьчетверкой», из-под которой отстреливался экипаж ротного, была усеяна вражескими трупами, застывшими в нелепых позах.

Стрельба все нарастала. Плотность японского огня достигла максимума. Еще немного, и они подберутся вплотную.

Шаржуков усилием воли заставил себя собраться. На войне расслабился, считай, пропал. А дурное предчувствие надо задвинуть туда, откуда оно появилось.

По редким, в два-три патрона, очередям советских пехотинцев капитан мог безошибочно судить, что приближается последняя схватка. Ротный разглядел пулеметчика в неглубоком окопе. Чуть сбоку от него горбился сержант, фамилию которого Олег не успел запомнить. Шаржуков свистнул и показал ему руку с загнутыми пальцами: «Нас осталось трое». В ответ сержант приподнял диск с патронами: «Последний…»

Взлетела, вспыхнув белым росчерком, сигнальная ракета. В дыму и гари замелькали низкорослые фигурки солдат с «арисаками» в руках. Замельтешили огненные строки автоматных очередей. Визгливо запели пули, звонко цокая по броне. Олег увидел, как прямо напротив него вырос из дыма темный силуэт офицера с обнаженным мечом в руках. Танкист нажал на спусковой крючок автомата. Вдох – плавно выбранный ход курка. Будто уколовшись о его, Шаржукова, короткую очередь, фигура самурая надломилась и рухнула, едва не дотянувшись простертой рукой с мечом до танкового катка, за которым залег танкист.

Справа «дегтярев» крестил японцев пулеметным огнем. Его очереди скосили вырвавшихся вперед солдат. Оттуда раздавались крики и стоны.

Скупо, расчетливо стрелял десантник из пулемета, экономя патроны, и вдруг, неестественно рванувшись, будто привстал над своим «дегтярем», взмахом руки сбил каску и повалился на спину, неловко подвернув ноги.

– Дима, к пулемету! – крикнул сержант Алпатов, прижимая японцев к земле огнем из автомата. – Я прикрою.

На крик сержанта никто не отозвался. Сухо клацнул боек автомата. В горячке боя он не заметил, как кончились патроны.

– Оглох, Федоришин?! – сержант повернул голову.

Он увидел полузасыпанного землей Димку. Тот, склонив голову, смотрел безжизненными глазами в сторону командира. Рядом лежал пулемет с прикладом, расщепленным пулей. В руке десантник сжимал обоюдоострый нож.

Замолчавшие автоматы и крик сержанта словно обнадежили японцев. С их стороны раздались голоса:

– Русская, сдаваясь! Житя будешь!

– Сейчас, сейчас, тороплюсь… – бормотал себе под нос Алпатов, подползая к пулемету. – Подождите чуток.

Он, не церемонясь, локтем отпихнул мертвого пулеметчика.

– Извини, братишка, подвинься.

Снова ожил «дегтярев». Да только недолго «жить» этому пулемету, считаные секунды: сейчас кончатся патроны… Дал очередь, свалил одного или двух. Остальные залегли.

Танкисты стреляли по японцам из автоматов в проемы между катками. Обездвиженный танк превратился в стальную долговременную огневую точку с тремя амбразурами.

«Белые тигры» стали короткими перебежками преодолевать открытое место между подбитыми танками. Одни бегут, другие прикрывают винтовочным огнем из «арисак», прижимая десантников к земле. Заходили с фланга, продолжая кричать на бегу:

– Сдавайса! Живой будешь, рюсски. Сдавайса!

Сколько их было, сержант не мог сосчитать. Японцы набегали и справа, и слева, и прямо на него. Вот-вот навалятся, возьмут живым…

«Врешь, не возьмешь!» Алпатов вскинул пулемет с раздвинутыми сошками на стволе, дал очередь от бедра, с ужасом ожидая, что вот сейчас закончатся патроны. Двое с воплем, будто их кто-то толкнул в грудь, и хватая ртом воздух, упали так близко, что сержант невольно отступил назад. От его коротких очередей упали еще несколько японцев…

Стрелка противотанкового ружья на левом фланге враги отрезали от своих. Второго номера срезало осколком. Уже не осталось патронов. Кончились гранаты. На истребителя танков Калабухова одновременно бросились четыре японца. Навалились скопом. Такого врага почетно взять живьем. Андрей ожесточенно отбивается прикладом автомата с пустым диском. Кряжистый мужик, будто вырубленный пьяным плотником из дубовой колоды, быстро справился с тремя «белыми тиграми». Но остался еще четвертый, самый опасный. С ним, жилистым и вертким, все норовившим заехать ребром ладони по шее десантнику, пэтээровец покончил, вдребезги разбив о его голову приклад автомата…

Раскатистым громом пророкотали низкие небеса.

Басовитый гул нарастал. Шаржуков физически ощутил приближающуюся опасность. Он хотел скомандовать, крикнуть пехотинцам: «В укрытие!» Гул перерос в истошный визг. Над головой страшно громыхнуло, будто по многострадальному подбитому танку, как по наковальне, долбанули чудовищным молотом. Земля больно ударила в лицо. Пришло знакомое беспамятство – без звуков и тревог.