Немного пожить - Говард Джейкобсон

«Так не пойдет, Шими, — сказал он. — Ты отлично знаком с товаром, но ты совершенно не умеешь вести себя с людьми».

Под «знакомством с товаром» дядя Раффи имел в виду, что племянник проводит уйму времени за играми. Его завораживали пазлы, особенно сборные. Он обожал передвигать элементы, составляя слова и картинки, любил принцип скольжения одного элемента вверх или вниз, в пустой квадрат, чтобы освободить для передвижения другой. Игровое поле было его владением, пустой квадрат — контрольным центром. Особенно впечатляющих высот он достиг в солитере. Всего за десять секунд он освобождал доску и помещал в середину последний шарик. Однажды он сократил этот срок до восьми секунд. Дядя Раффи уже видел в этом приманку для клиентов: выиграй у Шими — получишь скидку. Но «солитер» не зря значит «одинокий». При выступлении на публике у Шими сразу застывали пальцы.

— Можно мне делать это не на виду? — взмолился он.

— А что толку? — возразил дядя Раффи. — Ладно, не горюй. Хочешь, назначу тебя контролером склада?

— Что нужно будет делать?

— Все то же самое, что сейчас, только без людей.

На «без людей» Шими не мог не согласиться. Но воодушевляться было не в его характере.

— Если вы считаете, что я справлюсь…

— Я знаю, что ты справишься. Сам-то хочешь?

Шими пожал плечами.

— Пожалуй.

В этом и заключалась проблема. Именно об этом всегда твердил Маноло. В парне совершенно не было… «мальчишества».

Со складом он справлялся неплохо. Задача была нехитрая: сразу после войны импорт был хилый; но к своим обязанностям он относился ответственно.

Курсируя по складу, заглядывая в каждый закуток, в каждый контейнер, он обнаружил подвал. Там было пусто, поэтому он попросил у дяди разрешения устроить там кабинет и мастерскую. Раффи обрадовался, что парень высказал хоть какое-то пожелание. Не меньше ему понравилось желание Шими иметь мастерскую, чтобы делать там френологические бюсты, вроде того, который в свое время подарил ему сам дядя Раффи, экспериментировать с материалами и лаками, возможно, даже развернуть бизнес по их продаже. Раффи знал, что его брат не любил сына, и хотел как-то смягчить ситуацию. Он знал, что департамент пожарной охраны будет возражать против печи для обжига в подвале, но за складом находился маленький заброшенный сад, где Шими вполне мог бы «выпекать» свои головы. В дальнейшем — кто знает, он ничего не обещал, но и не исключал — можно было бы попробовать сбывать их оптом клиентам, готовым к эксперименту. В некоторых магазинах были отделы часов, там этот товар пришелся бы кстати. Другой вариант — торговать головами как диковинами. Предметами искусства. Своеобразными изделиями, усладой для взора. Темой для бесед.

Эфраим побывал у брата в подвале один-единственный раз.

— Ты тут прямо как Нибелунг, — сказал он.

— Я хочу быть Нибелунгом.

Эфраим пожал плечами.

— Ты всегда был семейным чудаком.

— Ты о какой семье?

— Вот видишь! Что ж, надеюсь, ты обретешь здесь, внизу, счастье, раз это то, чего тебе хочется.

— А ты? — спросил Шими. — Что намерен обрести ты?

— Ничего. Я собираюсь путешествовать.

— Где?

— Там, где простор и солнце. Там, где ничто не помешает моему росту.

Шими запомнит эти слова.

Лично для себя он не хотел ни простора, ни солнца. Он не ждал от своего подполья ни счастья, ни удовлетворения. Его единственной целью было исчезнуть. Кануть в одиночество и во тьму.

Он был вполне доволен происходящим — настолько, насколько позволяла его вечно недовольная натура. Он выполнял работу, за которую ему платили, читал книги по гаданию на картах и по френологии, обжигал глиняные бюсты, вникал в спор поборников свободы воли и предначертания и получал странное удовлетворение от своей одинокой жизни. На вопрос, чем он занимается, он отвечал, что завозит со всего мира игры. Как интересно! Столько путешествий! Он кивал. Из Стэнмора в Харингей, на Севен-Систерс-роуд и обратно. Он овладел искусством сарказма и, мужая, приобрел внешний облик, скрывавший того человека, которым, как он опасался, был на самом деле. Чем-то средним между Владимиром Горовицем и Иваном Грозным.

Ни жены, ни детей не было и не планировалось, друзей было крайне мало. Опыт любви и взаимности не был ему полностью чужд, но раз за разом оказывалось, что его тело не желает функционировать без участия головы, а как френолог-любитель он считал несправедливым выплескивать на другого живого человека содержимое своей головы. В конце концов покупная любовь оказалась предпочтительнее настоящей. Раз он не мог избежать воспоминаний о мерзких мурашках при прикосновении к его коже чужого белья всякий раз, когда раздевался перед женщиной, слышал насмешки Эфраима или прятал голову в плечи, уберегая ее от ударов разгневанного отца, то лучше было испытывать все это в полуподвале дома в Бэронс Корт. Платные услуги сулят унижение. Это было включено в обслуживание. Если хорошо заплатить, можно было получить разрешение на розыгрыш всей пантомимы.

После ухода Раффи на покой Шими открыл магазинчик «Шими’c-оф-Стэнмор: интересные предметы». Раффи не добился успеха торговлей френологическими бюстами, Шими тоже. Но кое-что удавалось заработать продажей панам и солнечных очков, начавшейся как торговля оборудованием для магазинов, и это, вместе с небольшой суммой, полученной от продавшего свой бизнес Раффи, позволяло ему не отказываться от шелковых носовых платков и от дорогих сортов мыла.

Он пробовал кое-что еще: учил краниометрии парикмахерш на однодневных курсах в Стэнморском политехническом училище, будущем университете Северо-Западного Лондона, гадал на картах на ужинах Ротари-клуба и на празднованиях золотых свадеб, выставлял наиболее эксцентричные из своих френологических бюстов на ярмарках искусства и ремесел по всей стране. Иногда даже ненадолго задумывался, не стоит ли как-то использовать на всю катушку свой облик манерного мученика и заделаться полноценным художником. На его взгляд, все свелось бы к освоению правильного жаргона и к сочинению остроумных названий. Один его френологический бюст, сварганенный из деталей детского конструктора «Лего», заготовок для выпиливания лобзиком и лоскутов женского нижнего белья, получивший название «Импортер игрушек размышляет над этиологией дамских панталон», чуть было не попал на выставку «Сенсация» в Королевской академии искусств.

«Очередной досадный промах, — подумал он тогда. — В этом история всей моей жизни».

Только не воображай, что знаешь историю своей жизни, пока она не завершится.

17

Берил Дьюзинбери, удрученно страдающая столь присущей пожилым леди инфекцией мочевых путей, наблюдает за гуттаперчевыми людьми, карабкающимися вверх по фасаду жилого дома на другой стороне Финчли-роуд. Двое, оседлавшие водосточную трубу, швыряют на улицу младенцев, третий пытается разбить окно серебряным половником, подаренным как-то раз ей на свадьбу — не спрашивайте ее